Вторая категория поведенческих проявлений – это те, которые тоже наверняка эволюционировали путем отбора, но их адаптивное значение пока что не так отчетливо, как, скажем, у заботы о потомстве. Самый очевидный пример в этой категории – половое поведение. Как и у многих животных, у людей самцы чаще всего беспорядочны в половых связях, а самки разборчивы (несмотря на навязываемую обществом моногамию, которая преобладает во многих культурах). Самцы крупнее и сильнее самок; уровень тестостерона – гормона, отвечающего за агрессию, – у них выше. В обществах, где проводились измерения репродуктивного успеха, его вариативность у мужчин всегда больше, чем у женщин. Статистические исследования газетных объявлений о знакомстве (учитывая, что это не самая строгая форма научного изыскания) показали следующее: в то время, как мужчины ищут женщин помоложе, с телом, приспособленным для производства потомства, женщины предпочитают мужчин постарше, обладающих богатством, общественным положением и желанием вкладываться в отношения. Все эти черты логически объяснимы в свете того, что нам известно о половом отборе у животных. Хотя это и уподобляет нас морским слонам, параллели отчетливо указывают на то, что особенности нашего тела и поведения были сформированы половым отбором.
Однако проводить параллели с другими животными нужно крайне осторожно. Возможно, мужчины крупнее не потому, что конкурируют за женщин, а в результате эволюционного разделения труда: в СЭА мужчины, вероятно, охотились, в то время как женщины вынашивали детей, заботились о потомстве и занимались собирательством. (Обратите внимание, что это эволюционное объяснение, просто оно опирается на естественный отбор, а не на половой.) Чтобы объяснить каждую грань человеческой сексуальности эволюцией, придется очень сильно поскрипеть мозгами. Например, в современных западных обществах женщины украшают себя гораздо тщательнее, чем мужчины: тут и косметика, и разнообразие модной одежды, и многое другое. Такое положение сильно отличается от ситуации с половым отбором у большинства животных, например от райских птиц, у которых ярче именно самцы: у них в процессе эволюции выработался более яркий окрас, украшения и более сложные брачные танцы. Кроме того, всегда есть опасный соблазн рассматривать поведение людей только в нашем непосредственном окружении, в нашем обществе и забыть, что поведение зачастую варьирует в зависимости от времени и места. Быть гомосексуалом в современном Сан-Франциско, возможно, совсем не то же самое, что быть им же в Афинах 25 веков назад. Мало существует видов поведения, которые были бы неизменны и абсолютны, как язык и сон. Тем не менее мы можем быть вполне уверены, что некоторые стороны сексуального поведения, универсальная любовь к жирному и сладкому и склонность откладывать жировые запасы – это черты, которые у наших предков были адаптивным поведением, но в наши дни необязательно являются таковым. А лингвисты, такие как Ноам Хомский и Стивен Пинкер, убедительно доказали, что использование символического языка, по всей вероятности, генетически обусловленная адаптация, и аспекты синтаксиса и грамматики каким-то образом закодированы у нас в мозге.
Наконец, есть очень обширная категория видов поведения, которые иногда считаются адаптациями, но об эволюции которых нам практически ничего не известно. К ним относятся многие из интереснейших человеческих универсалий, в том числе нравственные нормы, религия и музыка. Теорий и книг, посвященных возможным версиям того, как развились эти особенности, бесчисленное множество. Некоторые современные мыслители выстроили замысловатые гипотетические сценарии того, как естественный отбор воздействовал на мышление обладающих социальной организацией приматов, унаследованное человеком, и как у человека в результате возникло нравственное чувство и многие нравственные установки. Точно таким же образом, по их мнению, язык способствовал созданию сложного общества и культуры. Но в конечном итоге все эти идеи сводятся к непроверенным теориям, которые, быть может, и проверить-то нереально. Практически невозможно реконструировать то, как выработались и сложились эти характеристики (и даже то, являются ли они генетическими обусловленными) и представляют ли они собой прямые адаптации или, как освоение огня, они лишь побочные продукты сложного мозга, развившего поведенческую гибкость, чтобы заботиться о собственном теле. Любые домыслы, которые не подкреплены убедительными доказательствами, следует воспринимать с крайним подозрением. Я лично считаю, что умозаключения насчет эволюции человеческого поведения обязательно должны быть основаны на столь же скрупулезных исследованиях, какие обычно применяются при изучении других животных, не человека. А если вы почитаете журналы о животных, то убедитесь, что это требование поднимает планку достаточно высоко, так что многие допущения об эволюционной психологии оказываются абсолютно несостоятельными.
Таким образом, у нас нет ни малейших причин воспринимать себя как марионеток, дергающих ручками и ножками на веревочках эволюции. Да, возможно, отдельные аспекты нашего поведения закодированы генетически и постепенно сформировались у наших предков – обитателей саванны – в результате естественного отбора. Но гены еще не судьба. Генетики хорошо усвоили один урок, который, похоже, не отложился в сознании широкой публики, чуждой науке. Урок этот таков: «генетический» не означает «неизменный». На экспрессию генов могут повлиять самые разные факторы окружающей среды. Например, сахарный диабет первого типа – это генетическая болезнь, но ее пагубное воздействие можно существенно уменьшить небольшими дозами инсулина: это вмешательство окружающей среды. Близорукость у меня наследственная, но не причиняет мне затруднений благодаря очкам. Точно так же нам по силам унять свой непомерный аппетит по части шоколада или мяса при помощи силы воли и занятий в группе по контролю веса, а институт брака прошел долгий путь к тому, чтобы ограничивать склонность мужчин к промискуитету.
Эгоизма, аморальности и несправедливости в мире по-прежнему в избытке. Но присмотритесь повнимательнее, и вы увидите также бесчисленные поступки, говорящие о доброте и альтруизме. Возможно, и в том и в другом варианте поведения есть составляющие, которые коренятся в нашем эволюционном наследии, но в большой степени эти поступки – вопрос выбора, а не генов. Жертвовать на благотворительность, отправляться волонтером в страны третьего мира, чтобы искоренять болезни, тушить пожары ценой огромного личного риска, – ни один из этих поступков мы не совершаем под прямым воздействием эволюции. И с течением времени, несмотря на то что ужасы наподобие «этнической чистки» в Руанде или на Балканах все еще происходят, мы видим, что по всему миру возрастает стремление к справедливости. Во времена Древнего Рима лучшие умы в истории человечества считали, что сидеть и смотреть, как люди буквально не на жизнь, а на смерть сражаются между собой или с дикими зверями, – это превосходное развлечение. Сейчас на планете нет ни одной культуры, в которой подобное времяпрепровождение не сочли бы варварством. Точно так же когда-то во многих культурах были нормой и важной частью жизни человеческие жертвоприношения. К счастью, и они исчезли. Во многих странах равноправие мужчин и женщин сейчас воспринимается как данность. Более богатые народы осознают, что обязаны помогать, а не эксплуатировать народы победнее. Нас стало больше волновать обращение с животными. Весь этот перечень не имеет ничего общего с эволюцией, потому что перемены происходят слишком быстро, чтобы быть вызванными нашей генетикой. Следовательно, ясно, что, каково бы ни было наше генетическое наследство, оно не смирительная рубашка, которая навеки сковывает нас и заставляет вести себя так же, как наши звероподобные предки. Эволюция говорит нам о том, откуда мы пришли, а не куда нам идти.
