Еще на одну испытанную аферу я попался в первый же свой день в Найроби много лет назад. Это был, конечно, честный угандийский студент, который бежал от Иди Амина и горел желанием, свергнув диктатора, установить милый сердцу облапошиваемого туриста режим. Для американцев версия следующая: «Понимаете, мне нужно вернуться в Уганду и сражаться за свободу, как вы сражались за независимость от британцев, учредить двухпартийную систему и двухпалатный парламент, чтобы мой народ стал свободным, проводил предварительные выборы за несколько лет до окончательных выборов и созывал партийные съезды, где чирлидерши в коротких юбочках и богатые старики в соломенных шляпах будут распевать песни про победителя. Мы обретем свободу и сочиним новый государственный гимн — "Прекрасная Уганда". Небес простор прекрасен твой
[11] и так далее».
Афера разыгрывалась еще не один год после свержения Амина — он был одним из немногих африканских государственных деятелей, чье имя и преступления что-то говорили среднему туристу.
И, наконец, развод под названием «миссис Мортлейк», правдоподобно провернуть который мог только тонкий знаток британцев. Представьте, что вы, экспат, паркуетесь на стоянке около рынка в пригороде британской колонии. По возвращении вы натыкаетесь на кенийца, расплывшегося в придурковатой подобострастной улыбке, не виданной с тех времен, как здесь расхаживали британские колонизаторы в пробковых шлемах. Кланяясь и лебезя, он вручает вам записку на розовой бумаге лиловыми чернилами:
Дорогой мистер Чивер!
Я заметила вашу машину на стоянке — в нее лез какой-то хулиган, и я отправила своего мальчика-слугу Фрэнсиса за ней присмотреть. Здешние сорванцы совсем стыд потеряли. Не откажите в любезности — у меня как раз закончилась вся мелочь — дайте Фрэнсису денег на автобус до Карена [белая спальная окраина, названная в честь Карен Бликсен, автора книги «Из Африки», — там расположен ее дом-музей]. Сердечное спасибо, увидимся на скачках в воскресенье.
Миссис Мортлейк (Теодора)
Черт, думаете вы, я же не мистер Чивер (наверняка плешивый колониальный сморчок в носках с подвязками, с мундштуком и апоплексическим цветом лица), а несчастный Фрэнсис, охранявший вашу машину как цепной пес, застрял тут по прихоти скаредной миссис Мортлейк (Теодоры), и самое малое, что вы можете сделать для бедолаги, — дать ему денег на билет до дома, где его небось без конца гоняют за чаем и печеньем. Фрэнсис, не забывая кланяться и лебезить, отбывает с наличностью в кармане на поиски следующей жертвы.
Схема, как видно, нетривиальная. Нужна розовая бумага, лиловые чернила и умение писать затейливым почерком британской матроны. Ну и потом, какое унижение приходится терпеть, притворяясь «мальчиком» Фрэнсисом. Такое под силу только настоящим профи.
Этот развод практиковался довольно долго и прекратился только после того, как один прозревший, вместо того чтобы дать «Фрэнсису» деньги на автобус, запихнул его в машину, завез, проделав неблизкий путь, в этот самый Карен и оставил там. Не исключено, что для пущего взаимного правдоподобия прозревший выражал всяческую признательность и, возможно, даже пламенную страсть к миссис Мортлейк (Теодоре).
Примерно в то время мы с Лоуренсом Гиенским обсуждали, как быть с проблемой, назревшей в его лагере — в нескольких милях выше моего по течению. Соседи-масаи, с которыми у Лоуренса как-то не заладилось, водили свои бесконечные стада через реку в двух шагах от лагеря, будто не было вокруг бесчисленных бродов. Коровы унавоживали речную воду, крушили лагерь и вообще изрядно мешали. Никакими окриками и руганью добиться от мальчишек-пастухов, чтобы увели свою чертову скотину, не удавалось.
Напрашивалось очевидное решение: на глазах свидетелей уйти в палатку и, выдержав драматическую паузу, появиться в солнечных очках и тюрбане из полотенца, словно какая-нибудь Хедда Хоппер
[12]. При себе иметь череп гиены, заполненный детской присыпкой, плюс маркер. Печатая шаг, подойти к самой крупной корове в стаде и схватить ее за рога. Со зловещей церемониальной торжественностью начать сеять детскую присыпку из глазниц и затылочного отверстия гиеньего черепа. Прямо на голову корове. Во все горло распевая припев из «Облади-облада». По завершении данной стадии обряда начертать что-нибудь маркером на коровьем боку. Я лично голосую за пронзенное стрелой сердечко с надписью «Винни плюс Анжела». На этой стадии масайские пастушата, затаившиеся в кустах, уже обделываются от страха: они перестарались, дело зашло слишком далеко — на коровах теперь лежит страшное белое заклятье. Через миг, по нашим расчетам, в лагере даже духа коровьего не останется.
Идея так и не была реализована по очевидной причине: стоило так сделать, в тот же вечер заявилась бы делегация старейшин известить нас, что захворай в ближайший месяц хоть одна корова, наша песенка спета, ведь это мы навели на скот порчу.
Потом была еще одна схема, ее разработал Ричард, чтобы масаи наконец оставили его в покое. Хотя Ричард отлично ладил с Соировой и некоторыми другими масаи, его здешняя жизнь и работа по-прежнему складывались напряженно: Ричард и Хадсон принадлежали к земледельческим племенам, а с земледельцами масаи традиционно враждовали.
Вообще своей устрашающей репутацией масаи обязаны высокому росту и внушительному виду, общеизвестной склонности собираться несметными грозными толпами, а также виртуозному владению копьем. Но, по моему глубокому убеждению, у земледельцев масаи вызывают мандраж в основном потому, что пьют коровью кровь.
Дело в том, что это стандартный стратегический запас у большинства африканских скотоводов-кочевников. Бредешь куда глаза глядят со своими коровами и козами, питаешься их молоком и кровью. Просто и приятно. Берешь каждый день очередную корову и, полоснув яремную вену под бешеный рев, набираешь полную тыкву-горлянку теплой крови. Рану залепляешь нашлепкой из глины, корова недельку ходит слегка вялая. Кровь можно пить свежей, можно дать ей свернуться, можно смешивать с молоком, можно заливать ею хлопья на завтрак. Она позволяет не обременять себя охотой или выращиванием чего-то, по-видимому, обеспечивает довольно сбалансированный рацион и наверняка экологически чистая. Однако кенийских земледельцев от нее наизнанку выворачивает.
Нет, время от времени появляется какой-нибудь смельчак, решающий проверить, что масаи в ней нашли. В частности, отец Хадсона как-то раз, вернувшись домой после целого дня раздумий в поле, объявил, что семейство должно попробовать коровью кровь: ну не зря же масаи пьют эту дрянь, раз столько лет кладут нас на обе лопатки. Все в ужасе — звучит комедийная музыкальная заставка, сцена обретает стилистику пятничных ситкомов: «О нет! Наш папа стал масаи и поит всех коровьей кровью! Смотрите сегодня в восемь вечера в сериале "Мой отец банту"». Дальше предсказуемо. Под издевки и изумленные возгласы отец Хадсона хватает свою единственную — и очень перепуганную — буренку и едва не прирезав ее насмерть (из-за неумения останавливать кровь), устраивает цирк. Пить эту мерзость остальные отказываются наотрез. Отец делает несколько осторожных глотков, хвалит изумительный вкус и больше к этой теме не возвращается — веселенькая финальная заставка возвещает конец серии.
