Ага, получается, спал он в продуктовой палатке, гиена проскользнула и принялась грызть его, а потом подоспели масаи с копьями. Мы облегченно восстанавливаем пошатнувшуюся веру в безопасность закрытой палатки и поражаемся безрассудству старика.
Значит, старик просто ночевал не в той палатке, беспокоиться не о чем. Однако вскоре возникает осложнение. Он продолжает переодеваться под бдительным присмотром охранников-масаи, которые молча и недвижно стоят в карауле, — герои нашей истории, два незнакомых нам парня, живущих за несколько деревень отсюда. В сторонке топчется второй лагерный повар, младший, принадлежащий, как и оставшийся без пальца старик, к земледельческому немасайскому племени. Его явно что-то беспокоит. Пока мы треплемся с масаи, Ричард успевает с ним поговорить. Выясняется: охранники-масаи старика не отбивали. Они покинули пост, надрались в деревне в стельку и пошли куролесить. На выручку примчался он, второй повар, вмешался в самый разгар борьбы и отогнал гиену, приложив камнем по голове. А теперь масаи, опасаясь лишиться работы, грозят прикончить повара, если кто-то узнает о самоволке.
Ну, чудесно. По тому, как нам все это рассказывается, масаи в два счета вычислят, что мы в курсе. Чтобы слегка обезопасить собственную шкуру, мы заискиваем перед ними и их копьями, восхищаемся их храбростью и героизмом, они настоящие воины и все такое. Вроде бы напряжение спадает, мы ясно дали понять, что стучать на них не собираемся. Старика увозит знакомый, второй повар успокаивается, бравые вояки возвращаются в деревню продолжать надираться до беспамятства, а мы все утро рассказываем встречным и поперечным в обе стороны по течению, какие молодцы эти парни, закололи зарвавшуюся гиену.
Значит, старик спал не в той палатке, а масаи ушли в загул, но беспокоиться вроде по-прежнему не о чем. Однако ближе к вечеру возникает осложнение. Судя по всему, после того как второй повар приложил гиену камнем по голове, зверюга дала деру, пробежала милю до масайской деревни, задрала козу и напала на человека, который действительно ее заколол. И вот теперь посреди взбудораженной цокающей языками деревни лежит труп гиены с единственной колотой раной. Возвратившиеся к вечеру в кемпинг пьяные герои снова угрожают прикончить беднягу второго повара, так что вырабатывается новая версия событий, совместимая с некстати возникшей уликой в виде «экспоната А» — мертвой гиены. Теперь всем рассказывают, что храбрые воины ввязались в битву с гиеной, не успев даже схватиться за копья. И это они, оказывается, приложили ее камнем по голове.
Остаток дня мы прилежно продвигаем эту версию, пересыпая ее бесконечными дифирамбами доблестным бойцам. Значит, старик спал не в той палатке, охрана ушла в загул, первая версия легенды не сработала, но вторую вроде принимают на ура и беспокоиться не о чем.
Осложнение возникает два дня спустя. Из Найроби прилетает наш знакомый, пилот малой авиации, и передает нам свежую газету. На третьей странице с фотографии из больничной палаты нам улыбается старик, демонстрируя покалеченную руку и уже овеянный славой полиэтиленовый пакет. Кто-то из больничного персонала, почуяв сенсацию и возможность подзаработать, позвонил в газету, откуда прислали корреспондента. «Лагерный повар в одиночку отбивается от гиены в заповеднике». По этой версии старик спал у себя в палатке, внутрь пробралась гиена, второго повара и охраны поблизости не оказалось, и теперь старик сам, лично схватил булыжник и отдубасил обидчицу. Почему-то уже через час про газетную заметку становится известно всем, даже охранникам-масаи, в жизни не видевшим ни одной газеты.
Итак, старик спал не в той палатке, охрана ушла в загул, первая легенда не сработала, а теперь официальная версия идет вразрез со всем ранее сказанным. Вся река в обе стороны бурлит раздражением — только-только удалось общими усилиями выработать приемлемую версию, спасающую лицо охраны, и вот старому дурню приспичило урвать минуту славы и всех оконфузить. А поскольку новость теперь в газете, она непременно дойдет до туристической компании в Найроби, и кому-то устроят выволочку.
Через несколько дней высказывается туристская компания. Как ни странно, тоже через газету, которую доставляет все тот же пилот, снова пролетающий через заповедник. В газете сообщается, что компания категорически отказывается признавать старика своим сотрудником и вообще первый раз о нем слышит. Наверняка этот человек просто случайно забрел в те края, напился в масайской деревне, а потом, шатаясь по окрестностям, подвергся нападению гиены. А теперь называет себя сотрудником, чтобы компания оплатила ему медицинское обслуживание. А может, прозрачно намекнула компания, он и палец отрубил себе сам, а сотрудником представился, чтобы получить с компании страховые выплаты. Но компания не позволит так открыто себя облапошивать. И поскольку старик на компанию не работает, она парадоксальным образом имеет полное право уволить его без всяких на то оснований. Проблема улажена, живущим на реке больше беспокоиться не о чем — не было никакого старика, не было никакой гиены.
28. Последние воины
В первый год моей жизни в буше мне пришлось изрядно попотеть в хижине Роды, исполняя безнадежную роль посредника между женской кликой Роды, сражающейся за оплату обучения детей в школе, и мужчинами, бьющимися за право тратить каждый шиллинг на выпивку. И вот теперь, почти пятнадцать лет спустя, мы с Лизой участвуем в церемонии, доказывающей, что сторона Роды победила и времена действительно меняются. Когда я только начал сюда ездить, до ближайшей школы было миль пятьдесят. Теперь же школа располагалась прямо у реки. Был последний день учебного года, и, чтобы отметить это событие, учитель Саймон устроил детям экскурсию. Отойдя на милю от школы, они перебрались через реку и пришли в лагерь посмотреть на Меченого, которого мы в тот день анестезировали. Дети (сплошь мальчики, за исключением дочери вождя) обступили павиана, сыпали вопросами, громко хихикали над его пенисом и непроизвольным опорожнением кишечника. Все они были в школьных шортах и свитерах. Я показал им, как брать кровь, Лиза продемонстрировала работу центрифуги. Вопросов задавали много: может ли павиан спариться с человеком, есть ли у них свой язык, пожирают ли они своих покойников. В завершение Саймон разразился нетривиальной мотивирующей речью, в которой хвалил детей за упорство, за то, что они проучились целый год, и призывал двигаться по тернистому пути знаний дальше, чтобы когда-нибудь тоже зарабатывать на жизнь изучением павианов. Дети были замечательные, воспитанные, увлеченные и благодарили нас на прощание, они отлично отметили завершение года, а я радовался, что поучаствовал. Дальше все оказалось безрадостно.
В тот сезон, когда Рода набросилась с поленом на пьяного Серере и разожгла великий спор об образовании, старшие братья предполагаемых школьников стали воинами, и я присутствовал на церемонии их посвящения. Лет до двенадцати масайские мальчики проводят в поле — пасут коров и коз, охотятся на птиц, добывают мед из диких ульев. Потом, после нескольких лет подготовки, в которой я ровным счетом ничего не понимаю, наступает воинский этап, который длится около десяти лет. Жизнь у них в этот период — военная и общинная. Воины живут вместе в отдельном помещении, питаются тоже всегда вместе. И только исполнив в течение положенного срока свой воинский долг, они становятся старейшинами — лет в двадцать пять, — берут себе первых жен (девочек лет четырнадцати), обзаводятся домом и детьми и ворчат, что нынче воины пошли не те.
