Так ребенок совершает открытие: оказывается, его неосторожные движения могут причинить кому-то боль. И за причинение боли общество сильно карает. Когда ребенок слышит слово «боль», особенно в контексте ответных мер («зачем ты мальчика ударил, мальчику больно, а если он тебя ударит»), он получает принципиально новую информацию.
Причинить боль — это не цель. Мы вообще не имеем врожденной склонности прогнозировать страдания других особей. Утвердить свою власть, получить телесный контроль, отнять, толкнуть, занять чужое место — вот цель. Все, что Мишель Фуко называл микрофизикой власти и с чем мы разберемся в последней главе.
В чисто садистическом влечении нет места самому субъекту. Объект и цель представляют другого человека. Объект — это состояние жертвы до удовлетворения влечения, когда жертва еще свободна и независима. Цель, соответственно, представляет уже подчиненную, подконтрольную жертву. «Жертва» — возможно, слишком сильно сказано, поэтому часто используется нейтральный термин «другой». Это существительное, а не прилагательное. Другой в значении «любой человек, кроме субъекта». (Первенство ошибочно приписывают Лакану, но уже у Фройда в психологии масс «другой» употребляется как самостоятельная категория).
Предположим теперь, что на агрессию накладывается внешний запрет. Объект никуда не исчез — это по-прежнему не пойманная жертва, свободная и слишком довольная жизнь. На что тогда действует запрет? На цель.
Цель ускользает от сознания, чтобы не искушать лишний раз и не вызывать у Сверх-Я чувства вины. Происходит вытеснение цели. Если объект сразу вытесняется следом — все хорошо, в бессознательном происходит фантазийное удовлетворение. Но если объект остался в сознании, он не может разрядить либидо в цель, которая сокрыта покровом бессознательного. Нужно срочно искать замену цели!
Б. Инверсия садизма
Как удачно тут подворачиваются уже знакомые представления Я, которые добровольно подставляются под удары либидо. Им не требуется особого приглашения, чтобы заменить собой потерянную цель. Замена чаще всего происходит в бессознательном и по законам бессознательного. Значит, не действуют никакие рациональные, логические или темпоральные ограничения. Цель была соседским мальчиком, которого запретили обижать? А теперь целью будет ваш собственный велосипед, который почему-то вдруг захочется пустить под откос (рис. 9.8).
Рис. 9.8. Цель влечения прячется в бессознательном. Либидо отражается от экрана и попадает в случайные представления
Выбор цели-заместителя случаен. Это значит, мы обязаны рассматривать сначала наиболее вероятный выбор. Все представления Я сейчас равноправны, любое можно выбрать с равной вероятностью. Сгруппируем эти представления по какому-то признаку. Например, такие, которые связаны с восприятием себя, своего тела, своей социальной роли, своих эмоций. Психика эгоцентрична, особенно это касается Я (даже название эгоцентричное). Поэтому выделенная группа будет занимать основную площадь поверхности Я. Фройд ввел для этой группы представлений специальный термин: Selbstgefühl или просто — самооценка (да, и это тоже Фройд придумал).
Итак, самооценка (или самость) становится целью для агрессии. Притом множественность самооценки игнорируется. Психика забывает, что самость состоит из множества представлений. Работает правило композиции (комплекс представлений тоже есть представление), поэтому теперь целью агрессии становится представление субъекта о себе (рис. 9.9). Не Я в целом и не отдельные элементы Я, а совершенно конкретная часть Я, содержащая самооценку субъекта. Объект влечения все тот же: представление жертвы до нападения (см. предыдущий пункт). Либидо идет от объекта к цели. То есть теперь жертва (объект) получает удовольствие, а самость (цель) подвергается агрессии!
Рис. 9.9. Либидо отражается от экрана и попадает в представления, которые являются частью самооценки (самости)
Так активный садизм превращается в свою пассивную модификацию — мазохизм. Это уже не первичный мазохизм, который объединяет удовольствие и страдание в рамках одного влечения (параграф 9.2). Это принципиально другой феномен, просто исторически получивший то же самое название (самозваные «последователи» Фройда предпочли не вникать в такие детали).
Желание подчинить (расчеловечить, уничтожить) никуда не делось. Часть Я специально изображает из себя не просто жертву, а подчиненную жертву, чтобы насладиться ощущением удовлетворенного влечения. Ощущения от перехода в фантазийную область только обостряются, потому что чисто соматической потребности в садизме у нас нет. Правило «представить значит сотворить» отрабатывает на полную катушку. Представить мы можем гораздо больше, чем сделать в реальности.
Чем этот механизм отличается от аутоагрессии и слабой агрессии? Направленностью и сохранением соотношения «один объект — одна цель», но это не главное. Принципиальное отличие в том, что садизм и его инверсия — до предела социальные явления. Их социальность — в активном использовании другого человека. Другому сначала навязывается роль агрессора, потом его еще увековечивают в сценической постановке Я. В отличие от слабой агрессии, которая нужна для самокопания, садизм является ключом к активной социальной позиции.
Субъект активно примеряет на себя роль жертвы, становится в позу подчинения. Для полноты картины ищет мучителя — как правило, тоже психического актера, у которого нет болезненного желания причинять боль, зато развита символическая система (атрибутика, ролевые игры) разрядки либидо. По большому счету, БДСМ это не перверсия и вообще не вид сексуальных утех, а самая настоящая сублимация (но это материал для отдельной книги).
В. Идентификация с агрессором
Вторичный мазохизм, или пассивный садизм, можно считать первой настоящей психической идентификацией с другим человеком. Это наше предположение. Сейчас принято рассматривать идентификацию как самостоятельную психическую защиту. Мы не ставим под сомнение ее самостоятельность и не утверждаем, что идентификация сводится к инверсии. Мы выдвигаем гипотезу, что способность к идентификации не врожденная, что она развивается из-за необходимости совладать с агрессией путем инверсии садизма. Без идентификации инверсия невозможна.
И обратно: если субъект не сталкивался с запретом на агрессию, у него не будет нужды в инверсии и не разовьется способность к полноценной идентификации. Это видно на примере всяких вольных борцов и бандитов, которые воспитывались в примитивной среде, где любая агрессия априори поощряется. Эти люди не способны к эмпатии. Даже агрессия против «старшего» не запрещается и не вытесняется — она просто наталкивается на встречную агрессию и ждет лучшего момента. В последнем случае имеет место идентификация с сильным агрессором. Опять же, название похожее, но просто «идентификация» и «идентификация с агрессором» — разные явления.
