Спустя годы во время крупномасштабного ремонта в здании мэрии столовую решено было обновить. Работы Туве решили переместить в помещение шведскоязычного народного училища, где они и находятся по сей день.
Изобразив Вивику на одной из своих работ, Туве тем самым призналась ей в любви, и подобное признание делало эту любовь неподвластной времени. Запечатленные на фреске фигуры влюбленных служили бы вечным напоминанием о тех годах, когда их связывали глубокие чувства. В то же время это был довольно смелый шаг. Туве сделала главным персонажем картины свою тайную и незаконную любовь, и любой представитель художественного мира, равно как и ее, и Вивики близкие могли заметить портретное сходство с реальным человеком. Явно похожее изображение Вивики на фреске стало для Туве своеобразным манифестом о том, что ей безразличны давление общества и сплетни современников.
Туве посвятила изображенной на картине женщине любовное стихотворение, озвучив в нем все, что она хотела донести до разглядывающего картину зрителя.
Нарисую небо голубым-голубым,
юбку нарисую солнечно-желтой,
прекрасной нарисую твою улыбку.
Тебя нарисовала я самой пригожей,
рисую твое лицо на стене,
и ты останешься там
такой, как ты была,
когда любила меня.
Любви было много, но еще больше было разочарований. Радость в жизни Туве померкла. Как она сама писала, «печаль сидит в стенах моей мастерской». Туве с грустью сообщала Еве в июле 1947 года, что Вивика отправилась в путешествие на парусной яхте со своим другом детства Йораном Шилдтом. Тогда же Туве призналась Атосу, что больше его не любит. Вдобавок ко всему кончились деньги: за весь 1947 год Туве продала всего две картины.
Причины, которые привели к расставанию Туве и Вивики, по большей части неясны, да это и к лучшему. Как позже вспоминала Вивика, им обеим в молодости была свойственна отчаянная неуверенность в себе. Причиной тому были не только война и отчаяние, а еще и то, как писала Вивика в 1993 году, что в мире попросту существуют напуганные люди. Многие из муми-книг рассказывают как раз о том, как победить страх.
Любовь ушла, но осталась дружба, которая продлилась всю жизнь. Одиночество, неуверенность и всеобъемлющий страх — вместе они создают благодатную почву для дружбы, однако вряд ли служат хорошим подспорьем в любви, тем более в любви страстной, осуждаемой как законом, так и общественными нормами.
Колония в Марокко. Рисунок Туве в письме к Атосу Виртанену, 1943
Туве впоследствии не объясняла причин разрыва, а лишь говорила о собственных чувствах. Самым важным для нее было избежать внутренней злобы и горечи. Все произошедшее казалось ей бессмысленным. Любовная история оказалась ненужной и лишней, она только надломила ее внутренне. Позднее в письме к Еве Туве смогла искренне проанализировать как свои отношения с Атосом, так и болезненную связь с Вивикой. Туве проявляла безграничное понимание к Вивике и даже была готова дружить с ее новыми возлюбленными. Вивика Бандлер в своей книге так рассказывала о связывавших ее с Туве отношениях и о причинах, которые привели к расставанию: «Туве Янссон и я встретились, когда нам обеим было около тридцати. Она дала мне смелость стать художником, тогда как я подарила ей смелость развиться как личности.
Казалось, будто ты был голоден всю жизнь, и вдруг тебе разрешили вволю наесться десерта, одного десерта, только сладостей. Первый раз в жизни я получила больше, чем могла отдать сама, и не сумела пройти через это. Все было настолько хорошо, что я не могла этого выдержать; я привыкла, что все рано или поздно пойдет наперекосяк, а когда все было хорошо, я сама приложила усилия, чтобы это испортить. Я жалела об этом. Не всю жизнь, но полжизни точно».
Как уже говорилось, любовь к Вивике привела к появлению в Муми-доле двух маленьких существ — Тофслы и Вифслы. Они и прекрасная танцующая Вивика с фрески остались воспоминанием о красивой любви, забыть которую было нельзя.
После смерти Вивики среди оставленного ею наследства было найдено адресованное Туве письмо, написанное, очевидно, в конце шестидесятых годов. В нем Вивика признается Туве в любви. Вивика писала о том, что встреча с Туве была лучшим, что произошло с ней на земле, что Туве была ей ближе, чем горячо любимая мать. В моменты отчаяния мысль о том, что где-то существует Туве, служила ей утешением. Свое письмо она завершила так: «Моя любовь к тебе была огромной. Каждый раз, как я слышу твой голос, вижу тебя или просто слышу упоминания о тебе, меня бросает в дрожь. Я не верю в Бога, но я верю в тебя».
Обезьянка купается, архипелаг Пеллинки. Фото, 1940-е годы
Мысль о браке
Работа над картинами, украсившими мэрию Хельсинки, была выполнена в срок. Постепенно Туве оправилась от вызванной спешкой усталости. Продолжались безнадежные отношения с Вивикой, и Туве пыталась справиться с разочарованием, увлекшись строительством на острове Бредскяр в Пеллинки нового дома, которому она дала название «Роза ветров». Туве всегда любила строить, это был свойственный ей «атавистический инстинкт», как она его называла. Остров занимал в ее душе большое место, писала она Еве, и был самым лучшим подарком, которого она могла бы желать.
Когда Туве принималась строить, результат всегда точно соответствовал замыслу. В живописи такое случалось редко: получившаяся в итоге картина никогда полностью не отвечала изначальной задумке. Туве строила, пытаясь утопить свою печаль в физическом труде, и так прожила на острове почти до конца сентября. Ночи она проводила в палатке, а днем наслаждалась красотой окрестных пейзажей, красным светом новорожденной луны и нежными, как кружево, тенями, которые ветви сосен отбрасывали на комариную сетку палатки. Еще она писала длинные письма Еве, которая, видимо, не хотела понимать новых отношений Туве. Та в свою очередь защищала возлюбленную перед Евой.
«Вивика, которую ты называешь „тем человеком“, дала мне намного больше, чем просто горький фрукт, обжегший пальцы того, кто его сорвал… думаю, что отчасти благодаря ей я сумела избавиться от своей наивной и жеманной мягкости, от выпрашивания популярности и от страха не понравиться. Благодаря ей я обрела новую, иную свободу. И если это так, тогда оно того стоило. Я думала, что уже пережила самые сильные чувства, теперь я понимаю, что возможности безграничны: возможность быть счастливой и возможность стать несчастной, а также возможность выражать эти чувства. Я думала, что проживу в страхе всю жизнь. Теперь я знаю, что могу быть смелой… Вивика — она тоже несчастная и бедная, а вовсе не избалованная… Представляешь, у нее есть манера, когда я говорю ей что-то сентиментальное и неискреннее, отвечать „мяу“. Это ужасно, но еще ужаснее, когда Атосу в таких ситуациях делается неловко и он замыкается в себе».
