В своей статье Сталин высказывался коротко, ясно и веско. Чтобы в этом убедиться, достаточно ее внимательно прочесть. Он с иронией отозвался о Троцком, попытавшемся «примазаться» к старой гвардии большевиков. Раскрыл его «неумные хитрости», демагогию.
* * *
На ΧII и ΧIIΙ съездах партии в открытой дискуссии Сталин и его сторонники наголову разгромили троцкистов. Их лидер вынужден был, как мы знаем, хотя и с оговорками (что ему лишь повредило), признать свои ошибки.
На тех же съездах Зиновьева и Каменева встречали тепло. Зиновьев удостоился даже бурных аплодисментов (хлопали и Троцкому, но без былого энтузиазма). Однако репутацию двум этим партийным лидерам подпортил Троцкий, припомнив в своей книге их ошибки, шатания и подчас резкие отклонения от ленинского курса.
Совершенно объективно и безоговорочно в конце 1923 года единственным реальным вождем партии стал Сталин.
Мнение свидетеля
Об обстановке в партийном руководстве того времени и причинах безоговорочной победы Сталина написал в своих мемуарах Лазарь Моисеевич Каганович. Конечно, его мнение нельзя считать объективным. Но, полагаю, никто из свидетелей политической борьбы не мог занимать бесстрастную объективную позицию. Даже в решении научных и философских проблем доля субъективности неизбежна, а уж в политике и религии — тем более.
Однако в пользу Кагановича говорит то, что писал он на склоне своих почти мафусаиловых лет, не утратив ясности мысли, но без излишних эмоций. Он не оправдывался и не выпячивал свои заслуги, никаких репрессий не боялся, а на поощрение не мог рассчитывать (хорошо отзываться о Сталине тогда было «немодно»). В этом смысле он сохранял предельную объективность.
С 1922 года он выдвинулся на высокую должность заведующего организационно-инструкторским отделом ЦК РКП(б), а через два года стал секретарем ЦК.
«Мне посчастливилось, — вспоминал он, — в 1923 году работать в непосредственной близости к Центральному Комитету нашей партии… Во всяком, даже самом лучшем оркестре нужен дирижер. И я со всей объективностью могу сказать, что в этом большевистском квалифицированном оркестре уже тогда появился талантливый дирижер — товарищ Сталин. Я видел и каждодневно ощущал, как он, уделяя малейшему факту свое внимание, не впадал в панику, не допускал суетливости, шараханья из стороны в сторону ни в решениях, ни в действиях, а уверенно, вдумчиво излагал свою точку зрения на то или иное решение или мероприятие, и после обсуждения в коллективе твердо и неуклонно проводил в жизнь принятое решение и намеченные меры. Он произносил меньше, чем другие, речей, но зато когда он говорил, то определенно, четко, чеканно и ясно формулировал свою точку зрения и предложения. И именно поэтому даже тогда, когда в Политбюро и Оргбюро были такие авторитетные для того времени члены, как Зиновьев, Каменев, Калинин, Рыков, Томский, Бухарин, Дзержинский, Молотов, Куйбышев и другие, я не помню случая, когда бы серьезные предложения Сталина не принимались, тем более что, выслушав те или иные замечания и сомнения, Сталин проявлял гибкость и часто сам видоизменял свои предложения. Это было результатом убедительности и верности его предложений, его силы Ленинской логики, а отнюдь не силы командования, как изображают дело его противники».
Как видим, Кагановича не завораживали сомнительные красивости речей Троцкого, который как-то сник и потускнел, когда потребовались не пламенные призывы, а каждодневный труд. Не убедили Лазаря Моисеевича и не менее красноречивые выступления Зиновьева, Каменева, Бухарина. Никто не принуждал его делать выбор в пользу Сталина.
«Можно сказать, — продолжал Каганович, — что именно с этой идейной исходной позиции в этой дискуссии — борьбы за Ленинизм начинает разворачиваться величие Сталина как будущего вождя партии. Его беспредельная идейная верность Ленину, как он не раз повторял, — своему учителю, его беззаветность и непреклонность в борьбе с врагами Ленинизма, несмотря на клеветнические нападки на него вызвали уже в тот период глубокие симпатии, глубокое уважение к нему со стороны Ленинцев — активистов партии, в том числе и у меня, непосредственно работавшего под его руководством, наблюдавшего и каждодневно ощущавшего его идейность, беззаветность, бесстрашие и самоотверженность в борьбе за Ленинскую партию. Победа партии, ее ЦК, одержанная над троцкистским блоком в дискуссии 1923 года, была победой Ленинизма, победой диктатуры пролетариата и строительства социализма в нашей стране, находящейся в капиталистическом окружении, победой над мелкобуржуазной идеологией».
Обратим внимание на то, что он ссылается на жаркую партийную дискуссию, которая предшествовала победе сталинской генеральной линии. Это сейчас многие даже из числа официально «остепененных» историков, не говоря уже об антисоветских журналистах и писателях, объясняют победу Сталина над «блистательным» Троцким, а затем над Зиновьевым и Каменевым какими-то коварными интригами, кошмарным запугиванием и прочими недозволенными приемами. Но в том-то и дело, что тогда в партии велись открытые и очень острые обсуждения важнейших вопросов. Мнения противников Сталина не замалчивались, а публиковались обычно в тех же газетах, где выступали его сторонники.
А как же с ленинской критикой в «политическом завещании» Иосифа Виссарионовича? «Можно думать, — предположил Каганович, — что Ленин и здесь, ставя так вопрос, рассчитывал на исправление Сталиным своих недостатков… Сталин во время ΧΙΙΙ съезда обещал, что он учтет критику своего учителя Ленина и ликвидирует указанные им недостатки. И надо сказать, что непосредственно после съезда Сталин особенно соблюдал коллегиальность в работе, лояльность и вежливость, как того требовал Ленин».
И вновь надо подчеркнуть: делегаты съезда были ознакомлены с письмами Ленина и получили возможность свободно высказать свое мнение. Никто, как говорится, за язык их не тянул и никак не мог на них воздействовать силой, заставив принять решение, не отвечающее их убеждениям. По словам Кагановича, они, «отражая настроения членов партии, говорили, что смещение Сталина может принести вред окрепшему внутреннему и внешнему положению партии и всего СССР.
Они говорили, что Сталин, который и при Ленине был авторитетным членом Политбюро ЦК, за короткий срок своей деятельности в отсутствие Ленина по болезни и после его кончины завоевал еще больший авторитет в партии и стране, и они в данное время не видят в ЦК другого человека, который мог бы заменить Сталина…
Даже Троцкий не возражал против этого, тем более Зиновьев и Каменев поддержали такое решение и голосовали за него. Все сошлись на том, что именно такое решение принесет пользу единству партии, Советскому государству, союзу рабочих и крестьян, внешнему положению страны, международному коммунистическому движению».
Мнение Кагановича подтверждает стенограмма выступлений делегатов на данном съезде. Кто-то может возразить: а вот после этого, обретя огромную власть, Сталин принялся с неимоверной жестокостью наводить свой порядок. Но и тут можно сослаться на Лазаря Моисеевича: «Сталин, как и другие Ленинцы, проявил исключительно большое терпение к вождям оппозиции, в том числе лично к Троцкому, точно так же потом к Зиновьеву и Каменеву. Достаточно изучить факты: сколько раз ЦК их предупреждал и терпел их выходки, оставляя их в составе ЦК и Политбюро в течение нескольких лет их антипартийной работы. И только когда они в 1927 году устроили в Москве свою антисоветскую демонстрацию в дни празднования 10-летия Октябрьской революции, ЦК окончательно принял более решительные меры».
