— Это все слова, — выжал он из себя.
— Отдашь мне свою корову, и я снимаю претензии, — сказал Барбамбия.
— Ты что-то не понял, претензии у меня…
— Хорошо, я отдам тебе свою корову. Баш на баш.
— Это не разговор.
— Я предлагаю реальный расклад. Ты сдаешь мне свою корову вместе со всеми ее надоями. И все, конфликт улажен.
В ответ Ругаль повернулся к Барбамбии спиной. Все, разговор закончен, и можно разъезжать по куреням — готовиться к боям местного значения. А этого не избежать. Война так война — бойцов Барбамбии будут истреблять по всему городу, пачка за пачкой. Терпения у Ругаля хватит. А заодно людей в деле проверит…
— Ты пожалеешь, — бросил вслед Барбамбия.
Ругаль усмехнулся так, чтобы это видели все его бойцы. А усмешка, должно быть, удалась. Мефистофельская усмешка — хищная и коварная. Все пацаны должны знать, что его месть будет жестокой и беспощадной. А главное, быстрой.
Он сел в машину и подумал, что на всем пути к ней мог находиться под прицелом. Но ничего не случилось, и он перевел дух. А когда эскорт пересек городскую черту, едва сдержал вздох облегчения. Уж очень сильное впечатление произвел на него сегодня Барбамбия со своими бойцами. Автоматы — это серьезно. Из воюющей Чечни сейчас везут целые арсеналы, а там и пулеметы, и гранатометы. Барбамбия мог бы устроить залп из «Мух» и поднять Ругаля на воздух вместе с машиной. Но нелегкая пронесла, и теперь можно приступать к планомерному истреблению.
Выходя из машины, Ругаль думал о том, чтобы собрать в банкетном зале всех своих бригадиров и поставить перед каждым задачу. Первым делом завалить Барбамбию. Ругаль представил, как снайпер ловит в прицел голову этого отморозка, жмет на спусковой крючок, и в этот момент в шею, прошивая ее насквозь, что-то ударило. В голове громко щелкнул выключатель, и свет жизни погас…
* * *
Снайпер стрелял с чердака пятиэтажного дома. Снайперская винтовка аккуратно приставлена к вентиляционной трубе, стрелянная гильза лежит на полу в пыли. Все, больше никаких следов. Можно не сомневаться, «пальчиков» на винтовке не окажется.
— Обзор неважный, и сектор узкий, — сказал майор Жильцов, глядя в отдушину, через которую предположительно стрелял киллер.
Сева кивнул. Он уже смотрел вниз. Внутренний двор ресторана обнесен бетонной стеной. Стрелок просто не мог видеть машину, которая остановилась у рабочего входа. Он видел только само крыльцо, на которое поднялся Ругаль. И момент истины для него длился совсем немного — секунды две-три. Может, потому он и не смог убить жертву.
Впрочем, шансов у Ругаля мало. Пуля задела шейные позвонки, разорвала трахею. Его доставили в больницу, сейчас идет операция, но спасут его или нет, большой вопрос. Впрочем, переживать за этого бешеного пса Сева не собирался. Слишком уж много крови на руках у этого нелюдя.
— Профи работал.
— Сейчас этих профессионалов… В Грозном такие бои были. А солдатики уже возвращаются.
— А Барбамбия тут как тут, — сказал Сева. — И тепленьким, тепленьким…
— Барбамбия, Барбамбия… — проговорил Жильцов, сопровождая каждое слово кивком. — Ругаль со стрелки с ним ехал…
— А здесь его поджидали.
— И не просто поджидали. Ругаля вели. Снайпер не видел, как машины въезжали в ворота, но ему сообщили, он приготовился…
— И сделать это мог Барбамбия. Кто-то из его людей.
— Если у него такие профи, почему Ругаля не сделали на стрелке? — в раздумье спросил Жильцов.
— Чтобы мясорубка не закрутилась.
— Логично… Давай-ка ты, Лебедев, езжай в Веселовский военкомат. Пробить надо, кто там этим летом из Чечни вернулся. Кто там снайпер из них…
— Веселовского будет мало. Барбамбия в Первомайском округе фестивалил. Может, там кого-то нашел.
— С Первомайского округа и начнешь… Завтра… — немного подумав, уточнил Жильцов. — А сейчас давай по свидетелям… Куй железо, пока не унесли…
Сева кивнул. Что такое работа со свидетелями, он знал не понаслышке.
* * *
Пицца уходила влет, предложение с трудом поспевало за спросом. Настя подъехала к пиццерии, чтобы самой встать у плиты, но на пути неожиданно появился Гена Бастурмин. В душе у Насти дрогнуло так, как будто перед ней всплыло самое настоящее привидение — из преисподней.
— Не ждала? — спросил он, с чувством вины, но без переживания глядя на нее.
— Я тебя ненавижу! — вырвалось у нее.
— Значит, любишь.
— Что?! — Настя ошалела от возмущения.
— Ну, ты же меня любила.
— Ты идиот?
— Нет. Просто смотрю на тебя и хочу думать, что ты когда-то меня любила. А я этого не ценил.
— Если я сейчас выцарапаю тебе глаза, ты сам будешь в этом виноват.
— И я так виноват перед тобой. И перед твоим отцом.
— Застрелись.
— Уже. Я застрелил в себе Женю.
— А почему не похоронил? — поморщилась Настя. — Падалью воняет.
— Очень смешно, — нахмурился он.
— Зачем пришел?
— Я же сказал, что виноват перед тобой. Хочу извиниться за Женю.
— Извиняйся.
— Извини.
— Женю извинила, тебя — не знаю…
— Это в тебе говорит обида. Может, подождем, когда в тебе заговорит любовь? — натянуто улыбнулся он.
— Обязательно заговорит. Матом.
— С тобой весело… Может, встретимся, поужинаем?
— Взорвем косячок, закинемся.
— Я и раньше себе в этом не отказывал. И сейчас иногда балуюсь… Просто я не думал, что тебя затянет. Если бы я посадил тебя на героин, а морфий — так, баловство…
— А Сластик?
— Я проиграл ему кучу денег, он зажал меня в угол, давай, говорит, Настю. Я ему и говорю: если ты согласишься, то можно. А ты взяла и согласилась…
— А моему отцу ты не мстил?
— Ну, одно зацепилось за другое…
— Имя ты тоже не менял?
— А вдруг он бы узнал меня? Вдруг бы подумал, что я нарочно тебя снял…
Бастурмин благодушно улыбался, чуть ли не влюбленно глядя на Настю. И вид у него был как у человека, который, совершив героический поступок, через много лет пришел за благодарностью. Как будто он не втаптывал Настю в грязь, а, напротив, вытаскивал ее из пропасти. Глядя на него, она не могла испытывать ничего, кроме омерзения.
— Ты меня снял? — скривилась Настя.
— В смысле, познакомился… Извини, не так выразился.
Он почему-то уверен был, что любое его слово, произнесенное в извинительном ключе, будет воспринято ею как проявление высочайшей милости. Интересно, удивится он, если Настя вдруг падет перед ним ниц и начнет целовать ему ноги?
