Я осторожно поблагодарил и понял, что больше давить нельзя. Но еще рано было говорить и о планах по ее возвращению в кинематограф, которые уже крутились в моей голове.
…До начала занятий оставалось две недели.
Я нанес Лизе всяческих методичек, разработок последних лет, свои собственные «рабочие планы», по которым работал, и с ужасом наблюдал, как она роется во всем этом бумажном мусоре, пренебрежительно цитируя пункты:
— «Технологические и творческие этапы производства экранного произведения», «Характеристика творчески-производственных периодов кинопроизводства»…
Я и сам знал, что, несмотря на существование кучи разной литературы о кино и кинопроизводстве, общих систематизированных учебников, пособий почти не существует.
Или они датированы теми временами, когда никто не знал слов «блокбастер» и «сериал».
В одной учебной брошюре советуют начинать с общих лекций «о сущности профессии».
— Это отработка часов! — категорически заявила Тенецкая.
И я внутренне сжался, будто сидел на лекции.
Отбросив все эти разработки, Елизавета посмотрела на меня язвительно:
— Вы там все, наверное, шутите?
Откровенно говоря, я прекрасно понимал, что она имеет в виду, и втайне радовался этому гневному тону, который красноречиво свидетельствовал о том, что порох из пороховниц не только не выветрился, а наоборот — стал еще взрывнее.
Она все же соскучилась по работе.
— Что ты имеешь в виду? — вполне невинно спросил я.
— А то, что я не собираюсь читать таких лекций, — они на них сразу позасыпают! Из-за таких сложных теоретических лекций трудно снять живое кино. А ведь это как… — она сжала кулаки и потерла согнутыми пальцами в воздухе, словно держала в них что-то материальное, — как… из глины лепить горшок… Своими руками.
— Вот и научишь их лепить горшки, — улыбнулся я. — Тебе и глина — в руки! Будешь делать все, что посчитаешь нужным. Никто не будет вмешиваться. Можешь даже планов не составлять — я договорился!
Но все оказалось не так просто, как я думал.
За день до начала лекций ректор, по нашей давней дружбе, сообщил, что на первое занятие Елизаветы собирается прийти чуть ли не все руководство института. К тому же его собираются посетить несколько журналистов, ведь «мир слухами полнится», а слухи ходили не только о ее прежних заслугах, но и о бывшем муже, который теперь находился в верхушке правящей партии.
Словом, ее появление на горизонте сработало, как бомба.
Все ходили возбужденные, ожидая выхода этой «скандальной», «непризнанной», «загадочной», «стервозной», «безумной», «сумасшедшей», «бывшей», «а-она — сейчас-еще-ничего-себе», Елизаветы Тенецкой.
В ночь на пятнадцатое сентября — именно тогда начинались занятия — я почти не спал. Не знаю, спала ли она, но когда в восемь утра я заехал за ней на такси, встретила меня спокойным взглядом, в котором прочитывалось непревзойденное равнодушие к тому, о чем я сообщил вечером: «шоу-маст-гоу-он». И она должна выглядеть достойно.
Она действительно выглядела «достойно»: в тех же джинсах, в которых мы ехали из Риги, несмотря на то что накануне я купил ей элегантный костюм-«тройку».
— Я буду рядом, — сказал я, открывая перед ней дверь аудитории и быстро проходя к ряду стульев, поставленных в конце комнаты.
Там уже сидели ректор, несколько молодых преподавательниц с горящими глазами и свободных сегодня педагогов с других кафедр. А еще — куча незнакомых молодых людей, которые стыдливо держали в руках фотоаппараты.
Пятнадцать растерянных юношей и девушек крутили головами, воспринимая присутствие высокого начальства как должное и не понимая, почему их курсу выпала такая большая честь.
Я тихо поздоровался и замер на косолапом стуле, наблюдая, как медленно она извлекает из сумки предоставленные мной бумаги, разворачивает журнал, осматривает аудиторию, полностью игнорируя присутствие посторонних, и бесцветным голосом называет фамилии, ставя напротив каждой легкий росчерк.
В аудитории стояла тишина.
Я невольно поежился, вспомнив тот день, когда впервые увидел ее, и застыл с разинутым ртом — радуясь и смущаясь, лелея совсем другие чувства. Потряс головой, отгоняя наваждение, и посмотрел на Николая.
Тот сидел с почти таким же выражением лица, как я двадцать лет назад.
Закончив формальности, Елизавета обвела присутствующих лукавым взглядом, развернула «рабочий план», прочитала первый пункт:
— «Архитектоника и построение композиции полнометражного фильма»…
Помолчала, вздохнула, вышла из-за стола, оперлась на него, скрестив руки, и заговорила таким тоном, будто все мы находились на поляне у костра:
— Ну что, пофантазируем? Представим десять совершенно разных персонажей. Среди них, например, есть девушка-провинциалка, участковый милиционер, бездомный… — И обратилась к немного озадаченным студентам: — Помогайте мне!
— Официант из «Макдональдса»… — неуверенно пискнул курчавый парень.
Все засмеялись, а Лиза кивнула:
— Еще кто?
— Дрессировщик дельфинов! — воскликнула рыжая девочка.
— Прекрасно! Еще?
Аудитория засмеялась, задвигалась.
— Безногий!
— Балерина!
— Водитель маршрутки!
— Актер кукольного театра!
— Депутат Верховной Рады!
Лиза довольно улыбнулась:
— Неплохая компания. Теперь представим, что у каждого из этих персонажей — своя история: драматическая, мелодраматическая, трагическая, комедийная. У каждого — свой характер, статус, стремление и конечная цель всех попыток. А также — свои психологические особенности. Они разные. Их надо свести в одном пространстве. Каком?
На этот раз голоса зазвучали увереннее и веселее:
— В самолете…
— Закрыты на ночь в супермаркете…
— На необитаемом острове…
— В лесу…
— В отцепленном вагоне поезда…
— На турбазе…
— В библиотеке…
— На воздушном шаре…
— В пещере! — неожиданно из дальнего угла воскликнул ректор, и его голос утонул в общем гуле.
— Ок, принимается! — улыбнулась Елизавета и как ни в чем не бывало продолжала: — А теперь надо мотивировать их присутствие именно в этом месте, заставить взаимодействовать, противостоять, взрываться страстями, изменяться, развиваться или деградировать и в конце концов прийти к общей цели, ради которой вы заварили всю эту кашу… Итак, подумаем вместе, ради какой цели каждый из вас так поиздевался над десятью рядовыми гражданами?!
…Незаметно и неожиданно все присутствующие вместе с репортерами включились в игру — выкрикивали с мест советы по сюжету, подсказывали порядок действий и искали «точки невозврата» в развитии истории. Елизавета приветливо принимала предложения, критиковала ошибки и чертила на доске схемы.
