Я с удивлением, восторгом, восхищением наблюдал, как на моих глазах — вот так просто и непринужденно — родилась довольно приличная история, появился ряд характеров, а главное — идея этой, как она выразилась, «каши».
И «каша» у всех на глазах неожиданно приобрела крепкий структурированный скелет.
Но дело было даже не в нем, а в том виртуозном мастерстве, с которым Елизавета так легко и непринужденно подсунула зеленым студентам знания о структуре и построении кинематографического произведения.
— Линда Сьогер нервно курит в туалете… — шепнул мне Николай, красный, как вареная креветка.
— А что я говорил… — дерзко кивнул я. — С тебя бутылка, старик.
Раздался звонок, но никто из студентов не сдвинулся с места. Глядя на их затылки, я прекрасно представлял глаза: так когда-то смотрели и мы.
Елизавета молча вытерла руки от мела, улыбнулась, оглядывая зал, и сказала с напускной строгостью:
— А теперь каждый пусть для себя хорошо подумает, зачем сюда пришел. И что вы хотите поведать миру. В следующий раз начнем с… Аристотеля. А это было, да… Разминка.
И скомандовала:
— Вольно. Можете идти.
Как дала команду — «отомри».
Студенты разом зашумели, повскакивали с мест и шумным лагерем покинули аудиторию, оглядываясь на своего — о, я был в этом уверен! — нового кумира.
А Тенецкая неспешно подошла к коллегам. Не поручусь, что в их глазах не светилось то же восхищение.
— Спасибо за поддержку, — вежливо сказала Елизавета, обращаясь к внушительной группе, — и все же надеюсь, что в следующий раз вы не будете тратить на меня свое золотое время.
Красный Николай пожал ей руку, другие окружили, что-то бормоча об удовлетворении, которое получили, и извиняясь, что помешали ей работать.
Репортеры наконец вспомнили об орудиях своего труда, но было уже поздно. Кивнув всем и низко склонив голову, чтобы не попасть в объективы, Лиза вышла из аудитории.
Я за ней не пошел, прикрывая тылы и задерживая желающих побежать следом.
— Как ты ее получил? — выдохнул Николай и с грустью покачал головой. — Ох, жаль, что я не могу поставить ей большую зарплату. Убежит… Ох, убежит…
Не мог же я сказать, что всего день назад она собиралась работать в гардеробе!
И поэтому важно кивнул:
— Все может быть. Но пока она — наша.
* * *
Поздно вечером, посидев с мамой и прочитав ей на ночь очередной раздел «Джейн Эйр» — книги, которую она могла читать вечно, я сел за скайп и набрал Дезмонда Уитенберга.
Его всегда улыбающееся лицо сразу же возникло на экране.
В Нью- Йорке только начиналось утро, и перед Дезом стояла огромная кружка кофе, а сам он светился свежестью, как маков цвет, курил электронную сигарету и первый начал разговор, словно мы недавно виделись:
— …Вот и представь теперь, как я мог приехать! У меня даже уже билеты были, а тут — на тебе! Суд. Причем срочный, так как Рут припекло выйти замуж прямо сейчас! Так что извини.
Быстренько вытащив из памяти все последние сведения от Деза, я понял, что речь идет о его неудачном визите на «Евро-2012» из-за развода с моделью Рут, с которой он прожил не более года, кормя обещаниями о звездной карьере.
Пришлось в очередной раз выслушать о груди и ногах Рут, о хорошем куске денег, который она «мудро оттяпала», заработав тем на свой свадебный подарок.
Говоря обо всем этом, Дезмонд хохотал как сумасшедший. За это я и любил его. А еще за то, что он, какого-то непонятного для меня черта, был поведен на странах «постсоветского пространства», и в частности (и благодаря нашей дружбе) обожал Украину.
Несколько раз мы путешествовали по Востоку и Западу, выбирая самые дальние уголки и преодолевая пути автостопом, с рюкзаками на спинах.
Словом, Дез был нетипичным иностранцем. Мечтал снять кино о том, что узнал благодаря нашим путешествиям. Даже несколько снял, поддаваясь моей критике и хохоча над самим собой. Ведь, несмотря на бурное телевизионное прошлое, Дезмонд Уитенберг прежде всего был блестящим менеджером. И отнюдь не режиссером. Он вполне признавал это и неоднократно подстрекал на «грандиозные планы», ведь в последнее время, по его словам, был не последним «на Трайбеке». И… последним человеком, в котором хранилась, переписанная на диск, лента такой себе Елизаветы Тенецкой под названием «Безумие»…
Посреди рассказа о его новом товарище джазисте Авдемелехе из Гарлема я без всякого перехода бросил:
— Кстати, Елизавета Тенецкая вернулась…
Это была наша привычная манера общения, накатанная за много лет: говорить о важном между прочим и ждать реакции. Мол, вот тебе мяч — поймаешь или пропустишь?
А еще одной фишкой в этом специфическом разговоре считалось мгновенное реагирование: подхватить и развить идею «на лету».
Дез справился достойно:
— Значит, составлять смету?
— Входишь в долю? — невозмутимо спросил я тоном дона Корлеоне.
— Малыш, беру всю партию! Вместе с твоими мозгами. А победу делим на троих.
— Есть одно «но»: третий — то есть третья! — об этом ничего не знает.
— Так какого же черта ты мне перчишь круассаны?!
Он сделал громкий глоток из кружки.
И наконец угомонился, уставившись в экран.
Мы прекрасно поняли друг друга.
Речь шла о тех совместных «грандиозных планах» на съемки, которые мы давно лелеяли, не зная, с какой стороны к ним подступиться.
Для взрывной реакции не хватало катализатора, которым стало появление Елизаветы.
— Она в форме? — спросил Дез.
— Более чем можно было бы представить, — сказал я.
— Это прекрасно. Прекрасно! — лихорадочно заговорил Дезмонд Уитенберг. — Возвращение после стольких лет забвения! Кстати, ее документалку до сих пор используют в наших школах кинематографии в качестве пособия. Словом, поговори с ней. Финансирование я беру на себя, ты займешься организационными вопросами на месте. Это должен быть полнометражный документальный фильм — на ближайший конкурс Трайбека.
* * *
— Крошечная старушка с большой выщербленный палкой влезала на сиденье в маршрутке. Словно покоряла Говерлу или Эверест. Сначала уперлась палкой, затем медленно подняла ногу, придерживая ее рукой, и сделала толчок другой. Нога, оторвавшись от пола, беспомощно заболталась в воздухе. Бабка ухватилась за перила, подтянула ее и наконец оказалась на сиденье. Поправила юбку, поставила на пол тряпичную сумку, подтянула концы платка. Вздохнула с облегчением. Это была целая работа! Те движения, на которые мы не обращаем внимания, ведь для молодых это «раз-два и уже у окна». На старушке был белый плотный платок, похожий на лоскут китайской скатерти с фигурными краями, голубая кофточка и светлая льняная юбка. На ногах тапочки и, несмотря на жару, шерстяные колготы «рубчиком». Опрятная старушка. Под платком была заметна высокая прическа седых, до голубизны, волос.
