— Конечно, Нея…
— Обещай.
— Я обещаю тебе, Нея.
— Клянешься своей собственной головой?
— Своей собственной головой… И твоей, — добавляет он с печальной полуулыбкой.
Я тоже улыбаюсь ему в ответ и кивком головы указываю на дверь. Он уходит.
Я осторожно встаю, положив руку на живот, чтобы исключить потерю даже одной капли спермы Жан-Марка. С большой предосторожностью направляюсь к туалетному столику. Беру стоящую на нем небольшую баночку из матового стекла, в которой я обычно храню шпильки для волос. Опорожняю ее и прикладываю к животу таким образом, чтобы сперма стекала в нее. Ее действительно довольно много. Уж этот мне Жан-Марк!
Я выдвигаю ящик стола и беру очень небольшой кружок липкой пленки, которую взяла сегодня утром на кухне. Обычно ее используют для прикрытия недоеденной пищи, чтобы та не пахла или не утратила запах в холодильнике. Ею я и накрываю баночку. Полоска герметично закрывает края. Отлично — я в полной боевой готовности.
Я читаю «Квентин Дорвард» Вальтера Скотта в старой потрепанной обложке в третий раз. Это одна из моих любимых книг. Обычно мне не нравится Скотт, слишком уж он нудный, и я сыта по горло его эфирными героинями. Но вместе с тем это чудесные любовные истории со счастливым концом. Не важно, что говорят, но истории, заканчивающиеся плохо, неприятны. Однако, когда я читаю одну и ту же вещь, всегда все повторяется снова: я не замечаю, как быстро летит время. Я почти опаздываю. Слышу, как в ванной течет вода. Как это? Морис уже бреется? Да, так и есть — поскольку приезжают родители, он делает это немного раньше обычного, чтобы быть готовым вовремя. Я должна попытаться выиграть хотя бы несколько минут.
Стремительно встаю и стучу в дверь ванной.
— Морис, не можешь ли ты впустить меня на минутку, у тебя достаточно времени.
Морис ворчит, но открывает. Он в купальном халате и волосы еще влажные. Отодвигается в сторону, чтобы дать мне возможность войти, и говорит:
— Поторопись, моя одежда лежит на стуле, я должен вернуться, чтобы одеться.
Он направляется в свою комнату. Я запираю дверь. Да, его одежда здесь: брюки из тонкой черной саржи, теплые боты из мягкой черной замши на меху ламы и черный кашемировый пуловер с круглым вырезом. Он аккуратно разложил их на стуле вместе с носками и короткими подштанниками. Я сажусь на край ванны и смотрю на часы. Без десяти семь. Ошибки не должно быть. Но я тщательно рассчитала время. Все должно пройти гладко. Я окажусь в трудном положении, если снова не воспользуюсь такими идеальными условиями для реализации своего плана.
Без пяти семь я открываю дверь Морису. Он бросает на меня злобный взгляд, но не говорит ничего. Что будет, когда он обнаружит, что его брюки в тальке! Даже щеткой ему придется достаточно потрудиться, чтобы вычистить их — я смешала тальк с водой, так что состав нелегко будет удалить. Но не следует останавливаться на деталях. Если я хочу, чтобы Морис все еще оставался в халате, я должна поторопиться.
Я останавливаюсь перед зеркалом в платяном шкафу и обеими руками разрываю на себе спереди свою белую шелковую блузу. Рву бюстгальтер, затем колготки. Здесь у меня возникают некоторые проблемы, особенно с ластовицей и ее повышенной прочностью. Наконец я справилась: не так уж и плохо.
Теперь я выгляжу довольно ужасно. Взлохмачу волосы, и тогда все действительно будет казаться убедительным. Однако самое сложное еще предстоит сделать. Я раздвигаю ноги. Пристально смотрю на свое отражение. Наблюдаю, как рука спускается вниз к лону, и пытаюсь не думать, совсем не думать о том, что делаю. Я смотрю на все будто со стороны, как если бы это был фильм: моя рука погружается глубоко внутрь влагалища, и неожиданно мои ногти вонзаются, рвут… Появляется кровь.
Тут же я бросаюсь на постель, раздвинув ноги, чтобы кровь пропитала простыни. Я в таком напряжении, что даже не ощущаю боли. Жгучую боль я чувствую как будто где-то глубоко внутри себя. Поворачиваю голову в сторону прикроватного столика. Баночка со спермой Жан-Марка стоит там, и я беру ее, срываю липкую пленку, закрывающую ее, и опрокидываю себе на ладонь. Сперма холодная, липкая, довольно противная. Смазываю ею бедра и губы влагалища. Несколько капель остаются, и их я размазываю по постели. Готово.
— Морис, Морис!
Я кричу так громко, что у меня возникает то же чувство, что и пять минут тому назад, когда я смотрела на себя в зеркало. Это не я кричу, кто-то другой. Я не узнаю своего голоса точно так же, как и тогда, когда отец записывал меня на магнитофон. Я слышу, как открывается первая дверь, в ванную, затем вторая, и вот Морис здесь. Он останавливается на пороге моей комнаты и, видимо, колеблется.
— Морис!
Я охаю и корчусь на постели. Он подходит ближе.
— Я так плохо чувствую себя, Морис, так плохо!
Я не включила свет, и комната освещается только с лестничной площадки. Он не должен слишком отчетливо видеть меня. Он склоняется надо мной и начинает говорить: «Не беспокойся, Нея, ничего серьезного, я пойду и приведу…»
Чего он хочет? Кого привести? Мадемуазель Эчевери, Сюзанну? Что сделать? Снова избавиться от меня и отправить в больницу, поскольку не может послать меня в пансион. Избавиться от меня таким способом? Я покажу ему…
— Нея, что с тобой случилось? — кричит он.
Я не отвечаю. Как будто что-то перехватило мне горло. Я не могу больше говорить. Я ненавижу его, он пугает меня, и внезапно я слышу этот ужасный вопль, который сотрясает весь дом. Слышу этот крик, мой крик, только что прозвучавший во весь голос, и, вцепившись в лицо Морису, затем резко отталкиваю от себя как можно дальше. Я никогда не захочу видеть его снова, никогда.
Закрываю глаза, воспринимая всевозможные звуки, хлопанье дверей, шаги, бег вверх по лестнице, от которого дрожат деревянные стены шале. Дверь распахивается, зажигается свет, и я открываю глаза. Они все здесь: мать и отец, посыльный бакалейщика, мадемуазель Эчевери, таксист мсье Бана, Сюзанна и, конечно, Морис, его руки висят как плети, а на лице, измазанном кровью, дикое выражение. Я бросаюсь поперек кровати с вытянутыми руками и смотрю на всех. Как я стыдлива и испугана. Я чувствую, как слезы стекают по лицу, сопли капают с носа, и все мне прямо в рот. Как все это случилось? Что случилось?
— Почему ты это сделал, Морис? Почему, почему? Скажи мне… Морис, больно. О мама!
Глава 5
НОЖ ДЛЯ РАСКРЫТИЯ ГЛАЗ
Я был в отчаянии. Я действительно мертв? Я должен был знать, любой ценой, даже ценой величайшего страдания. Я взял и открыл нож для раскрытия глаз.
Анри Мишо. «Морт-Моронн»
Я никогда не видела отца таким бледным.
Мама бросается ко мне и стаскивает с кровати, больно вцепившись в запястье. Какой бес в нее вселился? Она вталкивает меня в ванную и почти грубо засовывает в купальный халат. Не могу поклясться, но кажется, что больше чем что-либо другое, ее лицо выражает отвращение. Я давно заметила, что мама не любит, по ее выражению, «это». И вообще, я считаю, она имеет на меня такой же зуб, как и на Мориса. Однако постепенно она берет себя в руки, обнимает меня, и когда я поднимаю глаза, то с удивлением замечаю катящиеся по ее лицу слезы. Она еще крепче сжимает меня в объятиях, слегка похлопывая по спине и шепча прямо в волосы: «Моя дорогая бедняжка, моя бедная девочка… какой ужас!»
