Книга Нея, страница 27. Автор книги Эммануэль Арсан

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Нея»

Cтраница 27

Маму душат рыдания, и мне кажется, что каждый из присутствующих здесь судебных чиновников и свидетелей тоже подавляет крик изумления. Тишина снова взрывается вопросами и сомнениями, похороненными было в нашем сознании. Судья и его консультанты перешептываются между собой; защита Мориса затеяла бесконечную дискуссию. Мэтр Жарро вздыхает. Я одна знаю… Что? Я знаю, правда откроется. Морис улыбается. Я даже не уверена, видит ли кто-либо еще эту улыбку. Скорее, это полуулыбка. Его веки прикрыты. Губы сжаты.

— Ваша честь, члены жюри, — заявляет он, четко выговаривая каждое слово. — Я изнасиловал Нейоми-Анну, изнасиловал Нею. Все обвинения в отношении меня обоснованны.

Парижанин и швейцарец поворачиваются одновременно, как в опереточном дуэте. Они делают жесты своему клиенту, но Морис их не замечает.

— Ваша честь… — начинает французский адвокат.

— Нет, мэтр, речь защиты закончена. Как требует от меня уголовное право, я предоставил обвиняемому возможность говорить, поэтому позвольте ему сделать это. Продолжайте, мсье…

— Но то, что, как вам кажется, вы знаете, — неторопливо продолжает Морис, — ничто в сравнении с тем, что произошло на самом деле…

Он говорит очень тихо, как будто ему достаточно того, что он сам себя слышит: кажется, он не обращается ни к кому конкретно. Он снова поднимает взгляд, и на этот раз настоящая улыбка освещает его лицо, чудесная улыбка…

— Я всегда любил Нею. Нея единственная женщина, единственный человек, которого я когда-либо встречал. Я сошел с ума, я не понимал, я лгал себе. Я помогал ей с домашними заданиями и говорил ей не сутулиться, как это делали и ее родители. Нея женщина. Я не думаю, что когда-либо до нее встречал в своей жизни настоящего мужчину или женщину. Я встречал только комедиантов, таких, как и я сам, и людей, слишком увлеченных своими ролями и положением, говоривших глупости, ничего не знавших и ничего не хотевших. Нея знает об этом больше, чем вы или кто-либо другой в этом зале. Она понимает, что значат страсть, желание и удовольствие…

— Я не позволю вам произносить эти непристойности, — резко возражает судья. — В ваших устах слово «удовольствие» в присутствии вашей жертвы является новым грубым нарушением закона, еще одним преступлением в дополнение к тому, в котором вы в конце концов признались. Продолжайте, но кратко. Вы здесь находитесь не для того, чтобы разглагольствовать или оправдывать себя. Вы сознались. Суд учтет это в своем решении, но я не допущу злоупотребления вами привилегией, данной вам законом…

Я никогда в своей жизни не была так счастлива. Я не ошибалась, Морис любит меня. Он любит только меня, Сюзанна ничего не значила для него… Или если даже значила, то лишь в отношении к нам, с нами или между нами… Если бы она захотела, Морис и я любили бы ее. Именно она не понимала этого. Они тоже: Морис был прав, они — слепы. Я все же не такая: Морис мужчина, единственный мужчина, которого я когда-либо встречала. Мама из-за своей манерности не понимала этого, равно как и отец, считающий себя великодушным и снисходительным, позволяя Сюзанне выйти замуж за Мориса.

— Поскольку я начал сознаваться в своей вине, ваша честь, позвольте мне успокоить свою совесть, — продолжает Морис.

Нельзя сказать, чтобы он был дерзок, хотя и смотрит на представителей суда с озорством мальчишки, подсказывающего своим родителям, что он прячется за шторой или под столом.

— Будьте кратки, — твердо произносит судья.

— Мое нападение на Нею было не первым, — говорит Морис, глядя на меня в упор. — До того, как жениться на ее сестре, я лишил ее невинности…

— Силой? — тут же требует ответа судья.

— Конечно, ваша честь, силой. Нравится кому-то или нет, а пенис рвет девственную плеву. Не я создал эту силу, а природа…

— Как вы смеете вовлекать сюда природу! — кипит от злости судья.

— Я ограничился ответом на ваш вопрос, ваша честь.

Естественно, Морис использовал силу, свою силу. До того я никогда не подозревала о существовании удовольствия, более острого и сильного, чем то, что дает мне моя рука; я не знала о чувстве большем, чем простое воображение, что кто-то кого-то любит и как именно. Когда Морис впервые проник в меня, то, что мне сразу понравилось, было не любовью, а болью и разрушением. Это нельзя сделать одному — разрушить, дать удовольствие, какого даже невозможно представить, открывая картину, никогда ранее не созерцаемую.

— Я часто принуждал ее силой подчиняться моему желанию, — подчеркивает Морис.

— Вы сознавали, что она испугана? — спрашивает судья.

— Я говорю, что навязывал свое желание ей.

— И у вас не возникало чувство стыда при навязывании ей своей похоти?

— Да, ваша честь. Я ничего не мог поделать с собой. Я испробовал все, чтобы избавиться от такого побуждения, выйти из-под ее влияния… Я говорил ей, что делать, и она слушалась меня. До того дня, как она раскровянила мое лицо и расцарапала мне спину…

— Потому что, в конце концов несчастная девушка, зная, что ее родители вот-вот появятся, поняла, что можно восстать, освободить себя от вас…

— Потому что она поняла, ваша честь, что может захватить меня, как это я проделал с ней, и передать меня любому для обеспечения большей надежности сохранения меня для нее. Доказательство тому — это то, что я сегодня, глубоко в сердце испытываю только любовь к ней и благодарю ее за это.

— Вы оскверняете слово «любовь». Возможно, это самое серьезное из всех преступлений, — раздался громовой голос судьи.

Человек, ранее такой спокойный, пришел теперь в ярость. Ярость тоже очень впечатляюща, очень искренна, хотя и менее чудесна и честна, чем ложь и любовь Мориса.

Судья наклоняется поочередно к каждому из своих четырех юридических советников, затем говорит:

— Подсудимый, сядьте. В свете заявлений, сделанных обвиняемым в настоящем судебном заседании, в этом деле возникают новые факторы. Я прошу в силу данной мне власти, чтобы жертва этого зверского преступления вернулась на место для дачи свидетельских показаний. Я должен извиниться перед ее родителями. Надеюсь, она сама понимает, что серьезность факта дурного обращения с ней обязывает суд продолжить работу по установлению всей правды, пока это будет необходимо. Суд должен, взвесив все надлежащим образом в соответствии с законом, вынести справедливый, но точный вердикт в отношении совершенного преступления и предполагаемого виновного в этом деянии.

По сигналу судьи чиновник направляется ко мне, но я не хочу ждать его и добровольно поднимаюсь на свидетельское место. Я не могу ждать, я должна ответить Морису.

— Мадемуазель, вы подтверждаете признание обвиняемого? — спрашивает меня судья.

— Да, ваша честь. Мы занимались всем, о чем он рассказал вам; он просил меня трогать его, ласкать его, раздевать его, снимать с него жакет, рубашку, туфли, брюки, носки, и, когда он голым стоял передо мной, я опускалась на колени. Он предлагал мне поцеловать его… член. Обычно я это делала. Его член становился большим и твердым. Я едва могла втянуть его в себя ртом, но мне это удавалось. Он просил меня гладить и спину, и ягодицы, и живот. Я целовала его глаза и губы, а потом он заставлял меня лечь. Он обычно стоял надо мной, держа свой член обеими руками и обрызгивая меня жидкостью. Как правило, он сажал меня на стул, широко раздвигал мне ноги и целовал мое… лоно и сжимал мою грудь…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация