Я крепко прижимаю его к себе, развязываю пояс халата. Прошу его встать, и он поднимается. Я тоже встаю. Сбрасываю халат с его плеч на пол. Снимаю ночную рубашку и говорю:
— Ты видишь и смотришь, я тоже вижу и смотрю. Сейчас давай спокойно и мягко ляжем в твою постель, если ты этого хочешь.
Мы вместе ложимся в постель, и я прижимаюсь к нему, вжимаюсь сильнее. Очень медленно и осторожно мы ищем, мы погружаемся. Все, что я даю этому мужчине, что отдаю детству и невинности — это счастье и свободу, и это же получаю от него. Снова мы единосущны. Наконец мы одно тело, рожденное одной и той же плотью.
Глава 10
СТРАНСТВУЮЩИЕ РЫЦАРИ МАЛЬТЫ
Состояние совершенства — это когда смена порядка и беспорядка является функциональной, гибкой, изобретательной, созидательной.
Эдгар Мори. «Утерянный образец.
Человеческая природа»
Слабые выбирают сильных. Дети могут однажды выбрать себе родителей. Женщины всегда выбирают себе мужчин. Сильные существуют или навязывают себя, они подавляют. Однако порабощение можно присвоить, принять или, еще лучше, использовать.
Само применение родителями власти освобождает детей. Женщина выбирает, ибо знает, что является предметом обмена, торговли или покорения. Что касается одного табу из многих, которые постоянно можно найти во всех цивилизациях, во всех веках, то оно фактически касается не кровосмешения, а свободы выбора, настоящей автономии людей… Приятное, успокаивающее кровосмешение распространяется и продлевает поиск удовольствия одиночкой. Ужасные муки рождения изгоняются только с первым поцелуем матери. Ротик открыт снова — после всасывания молока, — чтобы пить слюну матери. И сперма брата или отца, в свою очередь излитая в лоно или в рот молодой женщины — сестры, раздающей жизнь и поцелуи, — растекается восхитительными волнами, начало и устье реки, жидкая цепочка существования вечности. Как еще могло человеческое общество рассматривать эту магическую связь, которая суммирует и погружает жизнь сначала в общение, затем в смерть, как не с чувством очарования и страха?
Отец явно предпочитал, чтобы все между нами оставалось само собой разумеющимся. Зачем подтверждать поступок, предназначенный для сохранения в тайне?
Ради него, во-первых, и прежде всего — для себя. Мне нравится, когда слова выражают действие.
Морис все же пошел дальше, потому что при помощи слов, путем признания своей вины он трансформировал силу в любовь, мою ложь в правду. И прежде всего благодаря ему я заставила отца не только смотреть на меня, но и слушать, когда мы получаем удовольствие, которое лишает нас силы и уничтожает наши предубеждения.
— Теперь ты чувствуешь себя по-другому, когда у тебя есть я? Теперь, когда из своей дочери ты неожиданно сделал жену? Тебе хуже, ты чувствуешь себя более безнравственным человеком или преступником? Похоже на это. Продолжай! Тебе только нужно справиться в паре десятков книг, в любом количестве законов, чтобы прийти к такому ценному заключению…
Ты поверишь этому. У меня такое чувство, что, если я только тебе позволю, ты будешь думать таким образом. Я никогда не найду тебя вновь укрывшимся в комнате прислуги, но ты будешь висеть на волоске, осмелюсь сказать…
Не знаю, почему я так резка. Да, знаю, что я боюсь, боюсь потерять тех, кто показал мне, что такое любовь, Мориса и Директрису, и боюсь быть кем-либо покинутой.
И сейчас, если бы мне пришлось потерять отца, было бы еще хуже, как при смертельном рецидиве болезни, в исцеление которой веришь.
— Почему ты играешь в эти игры, Нея? — спрашивает отец. — Нет, действительно, я не считаю, что изменился. Но фактом остается то, что я нарушил основной закон. Я не могу и не буду отрицать этого, особенно перед тобой…
— Ладно, ты не прав, ты не единственный, кто нарушил закон. Я нарушила, я одна… С моей точки зрения, я никогда не совершала более добровольного и вместе с тем преднамеренного поступка. Даже еще до того, как войти в этот дом и встретиться с тобой лицом к лицу, я обещала себе, что если ты не откажешься от меня, то возьму тебя в постель. Это было навязчивой идеей. Для этого была причина, и этой причиной был и остается Морис. Морис, которого я отправила в тюрьму по фальшивому обвинению.
Отец садится и хватает меня за плечи.
— Значит, твоя мать была права. Внутри у тебя темнота, что-то жуткое…
— Нет, папа, я так не считаю: тем скрытым царством жестокости, в котором я барахталась, был ад, созданный вами обоими. Вы оба были подстрекателями моих преступлений. Морис, подобно тебе, думал, что он, взрослый мужчина, нарушил закон, переспав с юной девушкой. Может быть, так оно и есть. Но этот закон не существовал для меня. Напротив, он существовал, когда Морис покинул меня в беде, как брошенного ребенка, сироту, хотя и сделал меня своей женой, изнасиловав. Я хотела наказать его за такое дезертирство. Очевидно, я была не права. Так называемый нормальный ребенок, конечно, не будет вести себя подобным образом. И несомненно то, что такой дерзкий поступок был тяжелым ударом, который, однако, помог Морису возвыситься.
— Значит, это ради Мориса ты решила таким образом — спокойно, холодно — обольстить своего отца?
— Да… или скорее нет, ты должен понять меня. У меня никогда не было большей радости, чем та, которую я испытала после приезда в Париж, возвращая тебя тебе… и мне.
В первый вечер, когда я увидела тебя таким красивым в ванне, так мало изменившимся со временем — какую радость я испытала, восхищаясь твоим изумительным пенисом, органом, из которого я когда-то выпрыгнула! Какая тайна и волшебство! Отец, больше не существует вопроса о Морисе: я хотела того, чего желала, то есть тебя. Но если я вынуждаю тебя судить меня (которую ты можешь считать чудовищем) и себя (который, как ты знаешь, не такой), я попробую доказать тебе нашу невиновность.
Ни ты, ни Морис, ни я не виновны ни в чем. Ни жизнь, ни судьба, ни люди. Совсем просто, вины нет, только любовь.
Маленькая девочка решила отомстить, девочка-лгунья, девочка, которая познакомилась с жестокостью ужасных размеров и допустила дьявольский, балансирующий на грани садомазохизма акт любви — да, эта девочка была виновна. Но, повторяю, это ты и твоя мораль довели ее до такого.
Что бы ты сделал, если бы я сказала правду? Я лишилась невинности с женихом своей сестры. «Я люблю его, я хочу принадлежать ему, любить только его, а если он хочет, то и мою сестру тоже, отдайте меня ему в качестве второй жены…» Что бы ты сказал тогда? Что бы сделал? Ты тут же отправил бы меня в Лаклэрьер… Ладно, правда, что я никогда не обвинила бы Мориса несправедливо. Но именно ты и люди, подобные тебе, в придачу к собственному соучастию Мориса отправили его в тюрьму. Я все-таки была лишь подмастерьем, я едва ли знала правила вашей игры… Сегодня, ложась с тобой в постель, при помощи такой политики, как любовь, я хотела наполнить тебя любовью и, занимаясь любовью с тобой, рассказать тебе всю подноготную того, что случилось между Морисом и мной.
