– Сорокин, – однажды воспитательница застала его за этим занятием, – тебе чего здесь надо?
– Я узнал про сестру, – пересохшими от волнения губами прошелестел Игорь. – Это точно она?
– А кто же еще? Адрес твой. Фамилия тоже. Только девчонка совсем отсталая, – женщина покачала головой, – почти не ходит в три года, еле-еле говорит.
– А что с ней такое?
– Мамка твоя постаралась, – воспитательница тяжело вздохнула, – говорят, Надюшка дома все время в кроватке привязанная сидела.
– Это как?!
– Откуда мне знать, – отмахнулась воспитательница, – что слышала, то говорю.
Игорь начал выяснять. Узнал, что мать с отцом Надюшки бухали по-черному, а девочку, чтобы не путалась под ногами и не лезла, куда не надо, держали все время в кроватке. Когда она подросла и научилась сама оттуда вылезать, стали привязывать. Если что не так, били. Кормили редко. Так и росла она, ребенок Маугли, не зная ничего, кроме облезлых стен комнаты в коммуналке и собственной клетки – детской кроватки. Из-за постоянной неподвижности она в итоге почти не ходила, плохо разговаривала и как огня боялась людей. Теперь Игорь постоянно только и думал о сестре. Он чувствовал, что Надюшка – его родной человек. И мечтал отомстить за все, что с ней сотворили. Мечтал убить собственную мать.
Надюшка сразу же приняла брата, потянулась к нему как цветок к солнцу. Ни одной воспитательнице или нянечке она не разрешала первое время к себе приближаться – ни переодеть ее было нельзя, ни покормить. Признавала она только Игоря. Чтобы поесть, ждала старшего брата из школы, а тот сбегал ради малышки с последних уроков. Хотя Надюшка могла ждать сколько угодно. В прежней жизни кормили ее далеко не каждый день, так что она была привычной. Иногда, если родители уходили в глубокий загул и забывали о существовании дочери, приходилось по нескольку суток подряд голодать. Но это было не самое страшное – в хорошие дни малышка сушила под своим матрасиком хлеб, запасала его и потом им питалась – хуже было то, что она не могла вылезти из своей клетки. Как ни пыталась раскрутить веревки, которыми связывал ее отец, они не поддавались. Приходилось ходить по маленькому и большому прямо в кроватку и потом там же спать. От этого кожа стала такой, что страшно смотреть. Но эрозии ей в больнице подлечили. Там же откормили. И потом привезли в детский дом. Врачи говорили, что при рождении Надюшка была здоровым ребенком. Только потом, одна за другой, из-за ужасной жизни накопились болезни.
Игорь чувствовал перед Надюшкой свою вину. Если бы он не думал только о себе, если бы, как и раньше, приходил к матери хотя бы изредка – нужен он там или нет, – не проворонил бы рождения сестренки. Смог бы позаботиться о ней. И вот теперь он с остервенением наверстывал упущенное – все обязанности взвалил на себя одного и выполнял. Учил Надюшку ходить, тренировал ее каждый день. Та намертво вцеплялась в его ладонь и шла рядом, как утка переваливалась с боку на бок, постоянно норовя упасть. Но за очень короткое время начался прогресс. И Игорь гордился им как главным достижением своей жизни. Выгуливал Надюшку, кормил ее, разговаривал с ней часами и читал вслух детские книжки. Сам он мало что помнил из домашней жизни, но точно знал – в его раннем детстве такого, как с Надюшкой, не было. Был голод, было одиночество, иногда побои от урода Николая, отца малышки, но такие зверские пытки достались только младшей сестре. Водка и наркотики разрушили его мать, которая больше не защищала своего ребенка. Она перестала быть человеком.
… – Но ты же мне бро
[2], – Леха почти скулил, – я не могу здесь остаться!
– Почему?
– Сам знаешь! Через неделю будет суд из-за кражи. Меня посадят!
– Это еще не факт.
– Вот не собираюсь я проверять! – Леха почти плакал. – Директор говорит, магазин не идет на уступки. Требует упечь в тюрягу.
– Сдай Макса с Костиком, – Игорь искренне переживал за друга, – тебе зачтут.
– Тогда мне вообще не жить… Придурок!
– Сам дебил, – безо всякой злости ответил Игорь.
Леха обиженно замолчал. Бежать одному было страшно. Он понятия не имел, что за жизнь ждет его с братьями. Он ни разу с ними не виделся, только переписывался в социальной сети и разговаривал по телефону. Сам дал им номер, и они позвонили. Первые секунды Леха даже не смог говорить, горло перехватило то ли от страха, то ли от счастья. Потом немного пришел в себя и затараторил как сумасшедший. Почувствовал каким-то неведомым образом – свои. И если они нашлись, нет больше смысла париться в баторе и ждать тюрьмы. Зачем пускать под хвост целых два года? У братьев бизнес, сладкая жизнь. Они, конечно, пока еще к себе не звали, но это дело времени – Леха был уверен. Только бы Игоря сейчас уговорить.
– А если и правда за твоей Надюшкой усыновители придут? – невинно поинтересовался он.
– И что? – Игорь напрягся.
– Сам знаешь что, дурашка, – Леха почувствовал, что нащупал правильную тему, – мелкие в баторе долго не задерживаются. Разбирают их как горячие пирожки. В очереди стоят.
– Да пошел ты!
– Нет, ты своей сестре счастья хочешь? – Леха хитро прищурился. – Нормальная семья – это не детдом. Там дети этого… того… – он долго подбирал правильные слова, но и сам толком не знал, как это бывает, – катаются как сыр в масле.
– А как же я? – в глазах Игоря промелькнул испуг.
– А ты все, – Леха победно вскинул голову, – отработанный материал. Ходить ее выучил, супчиками выкормил. Можешь быть свободен.
Игорь выглядел растерянным, на мгновение Лехе даже стало его жаль. Но о себе надо было позаботиться в первую очередь.
– Надо валить! Мои братья богатые люди, ты понимаешь? – Он ловко, как обезьяна, выскочил перед другом и схватил его за плечи. – Жрать будем что хочешь. Телочек заведем. А Надюшке в семье будет лучше!
– Но мы же с ней вдвоем, мы брат и сестра. – Игорь преданно смотрел на Леху, губы его дрожали.
– И что? Вы с ней вместе-то никогда не жили. Запросто вас разделят.
– А если я не позволю?
– Придурок, – Леха застонал от отчаяния, – повторяю для дебилов: маленькому ребенку лучше в хорошей семье.
Он не знал, правда это или нет: так и не довелось испытать на собственной шкуре. Но что-то в этом утверждении было – он почувствовал в доме Кати. И не случайно несмышленая малышня, которую изымали из семей, ревела и просилась «к маме-папе». Да и он сам, пока был маленьким, до судорог того же хотел.
– Отвали! – Игорь толкнул Леху в плечо и потопал дальше своей дорогой.
– Ты куда?
– К Надюшке. – Он был непробиваем как танк.
Леха запрокинул голову и завыл, словно раненый волк. В этом крике звучали отчаяние и дикая боль, но Игорь даже не обернулся. Он бежал в младший корпус. В голове крутилась чудовищная картина – что он опять не успеет, что за Надюшкой придут чужие люди. И увезут ее далеко-далеко. А он останется один.
