Он влетел в игровую и замер на пороге, пытаясь отдышаться.
– Я скоро домой поеду, – шестилетняя Машка хвасталась, уперев руки в бока и свысока глядя на Надюшку, – у меня новые мама и папа, а ты, тупица, никому не нужна.
У Игоря невольно сжались кулаки, но не успел он и шага сделать, как Надюшка сама пихнула обидчицу в грудь. Так сильно, что та упала. Они обе сцепились на ковре, молотя друг друга по животу, по голове, куда попало.
– Тупица, тупица, – Машка почти визжала, – гадина…
Игорь бросился к Машке, поднял ее над собой, ухватив под мышки, и начал трясти.
– Не смей ее трогать, – шипел он, не ведая, что творит, – никогда не смей!
Машка, наученная горьким детдомовским опытом, тут же покорно закивала и заголосила сквозь слезы:
– Я больше не буду! Прости! Прости!
Страх перед старшаками был у нее в крови. Игорь отпустил ее, и Машка убежала сломя голову в свою спальню. Игорь сел на пол рядом с Надюшкой и прижал ее растрепанную головку к себе.
– Больно тебе было?
– Неть. – Она посмотрела на него чистыми преданными глазами.
– Книжку читать будем?
Надюшка радостно закивала и быстро поползла к полке с книгами.
– Ты это, – Игорь расстроился, глядя на способ передвижения сестренки, – ходи давай. Я же тебя учил. Хватит ползать уже.
Надюшка, не обращая внимания на его упрек, быстро притащила свою любимую книгу, протянула брату и уютно устроилась рядом:
– Титай!
– Опять? – Игорь притворно возмутился. – Мы уже сто пятьдесят раз ее читали, надоел мне этот «Гадкий утенок».
Надюшка стремительно нагнулась и молча поцеловала его в руку, в которой он держал книгу. Игорь растаял – готов был читать для нее что угодно, без остановки, без сна и еды.
– Ладно-ладно, на чем мы там остановились? – Он едва удержал слезу, которая собралась в уголке глаза, и открыл книгу. – А вот, в самом начале.
Надюшка поерзала, предвкушая удовольствие, и вся обратилась в слух.
– Наконец затрещала скорлупка самого большого яйца. «Пи! Пи-и!» – и оттуда вывалился огромный некрасивый птенец. Утка оглядела его. «Ужасно велик! – сказала она. – И совсем не похож на остальных! Неужели это индюшонок?»
Надюшка слушала, затаив дыхание, про птичий двор, про глупых его обитателей, пока Игорь не замолчал, переводя дух.
– А дальсе? – потребовала малышка.
– А дальше он вырастет в прекрасного лебедя, – Игорь попробовал схитрить, – и его все полюбят.
Сестренка неожиданно сделалась грустной и опустила голову, глядя в пол.
– А меня?
– Глупенькая, – Игорь крепко прижал ее к себе, – я тебя уже люблю!
– А мама? – прошептала она.
Лицо Игоря моментально покрылось красными пятнами, только нечеловеческим усилием воли он заставил себя подавить нараставшую внутри ярость. Спокойно поднялся на ноги и потянул Надюшку следом за собой.
– Пойдем-ка лучше гулять, тебе ходить надо.
Надюшка нехотя подчинилась, встала на ножки и сделала несколько неловких шагов. Игорь вел ее за руку.
– Диззи меня кепко! – потребовала она.
– Да держу я, держу, – Игорь уже вовсю улыбался, – шагай давай, не бойся!
Она сосредоточенно переставляла ноги, как учил ее старший брат. Выйдя из игровой, они медленно пошли по длинному коридору к гардеробу, в котором лежали ботинки и висели куртки. Увидев свою одежду, Надюшка на мгновение забылась, выпустила ладонь брата и сделала несколько самостоятельных шагов.
– Надюшка, – прошептал Игорь, боясь спугнуть свое счастье, – моя Надюшка сама пошла!
Глава 10
Неделю Леха мучился, не знал, что ему делать. Одному бежать было стремно, но и оставаться в баторе никак нельзя, скоро суд. Но тут вмешалась сама судьба – ему позвонили братья и пригласили познакомиться. С этого момента ни о чем другом он думать уже не мог, еле-еле дождался встречи.
Ночной клуб располагался в самом центре Москвы. В девять утра все здесь выглядело как в обычном кафе: скромно, без помпы. Но Леха легко представил себе, как этот подвал преображается к вечеру. Зажигается вывеска, включаются фонари. Сердце от волнения подскакивало к самому горлу – еще мгновение, и он увидит своих родных братьев!
Он не смог ни звука произнести, когда в полутьме у самого входа его поприветствовали двое мужчин. Они вместе вошли в пустой зал, стали снимать стулья с крайнего столика у входа. Николай, старший брат, оказался очень похож на Леху – такой же темноволосый, по-мужски привлекательный и с крепкой спортивной фигурой. Леха с удовольствием отметил, что у него явно неплохая наследственность. Но вот Василий отличался от них обоих как день от ночи – светлые волосы, серые глаза, неприятная полнота. Бывает же такое, чтобы родные братья получались настолько разными. Они втроем сели за стол и стали молча разглядывать друг друга. Лешка никак не мог насмотреться. Пытался представить себе, как выглядели мать и отец. Она – русская, он – молдаванин. Наверное, Василий пошел в нее, а они с Николаем – в батю. Получается, мать родила Николая в двадцать два года, Василия в двадцать три, а его самого в тридцать девять лет. И все это время родители прожили в браке, пока отец не погиб. Наверное, были счастливы и любили друг друга.
– А у вас фотки с собой есть? – голос Лехи дрожал.
– Какие?
– Матери и отца, – больше всего на свете Леха хотел их увидеть, – я только посмотрю, забирать не буду, не бойтесь.
– Нет, – Николай быстро взглянул на Василия, – у нас пожар был в прошлой квартире, все фотки сгорели.
– Бли-и-ин, – Леха сильно расстроился, немного помолчал, потом спросил, хрипя от волнения: – А с батей-то что случилось?
– Точно не известно, – Василий отвел глаза, – вроде несчастный случай.
– Да? – Леха не поверил. – Он же вроде знал, что помрет.
– Может быть, – старший брат пожал плечами, – мать нам ничего не говорила.
– А где она сама-то? Я все время думал о ней, не понимал почему…
– Ладно, брат, – Николай похлопал Леху по плечу, – не будем о грустном. Мы тут кое-что хотели тебе предложить.
– Что? – Леха напрягся, решив, что речь сейчас пойдет о завещании. Но обманулся.
– Ясное дело, в детском доме не сладко, – Николай начал издалека, – ни денег своих, ничего.
– Это точно. – Леха заинтересованно смотрел на старшего брата.
– Так вот, можем тебе работку организовать, – Николай подмигнул, – будешь зарабатывать честным трудом.
– Каким еще трудом? – Леха обиженно хмыкнул, он-то мечтал о шикарной жизни на всем готовом.
