Выяснив убеждения Миши, Лев Абрамович перешел к убийству Иваницкого. Его интерес не вызвал недоумения – все же Дворкин должен понимать, можно ли рекомендовать охранника, допустившего убийство своего работодателя.
К тому, что Лев Абрамович уже знал от Славы, Михаил добавил одну существенную деталь, окончательно развеявшую все сомнения. Охранник характеризовал поведение гостя как спокойное и дружелюбное, но как иначе? Скажи он, что Славка нервничал и психовал, сразу обнаружится твоя некомпетентность – зачем допустил до охраняемой тобою персоны неадекватного человека? А вот то, что зять отдавал Мише ключи от машины и позволил припарковать ее на специальной площадке возле ворот, – важная информация. Такого, конечно, ни один здравомыслящий преступник делать не стал бы.
Покушение могло оказаться неудачным, или охранник услышал выстрел, или произошел бы другой форс-мажор, в любом случае надо иметь путь отхода, а как ты убежишь, если у тебя нет доступа к собственной машине?
В свою очередь, будь дядя Миша замешан, он не стал бы упоминать об этом обстоятельстве, а, наоборот, сказал бы, что гость припарковался на улице и ключей не давал.
Хотя… Лев Абрамович вздохнул. Он был новичком в расследовании преступлений и чувствовал себя примерно так, будто раскладывает сложный пасьянс крапленой колодой, причем крап ему неизвестен, а все карты лежат рубашками кверху.
Дворкин решил, что узнал все необходимое, и хотел уже прощаться, но вспомнил, что должен поддерживать легенду, и спросил насчет собственного трудоустройства.
– Как же вы будете меня рекомендовать теперь? Вряд ли вдова захочет вас слушать, – вздохнул он, стараясь выглядеть озабоченным.
– Я через Клавдию зайду, личную помощницу Елены Николаевны. Чудесная девушка, надеюсь, она нам не откажет.
При этих словах лицо Миши прямо-таки просветлело, а Лев Абрамович вспомнил рассказ Ксении Алексеевны про «Клавку», выставившую из дома родную мать Елены. Чудесная девушка, нечего сказать.
– Неужели она станет вас слушать? – спросил он и тут же получил в ответ настоящую оду этой самой личной помощнице. И добрая-то она, и снисходительная, и компетентная, и столько всего ей пришлось перенести в жизни, прежде чем достичь нынешнего величия! Когда у дочки дяди Миши случился аппендицит, отец повез ее в местную больничку, а Клавдия узнала, примчалась, вырвала ребенка из некомпетентных лап сельских докторов и договорилась в лучшей клинике, где девочку и прооперировали, а через неделю она уже выписалась, и все это не стоило Мише ни копейки. А если бы не Клавдия, просто страшно подумать, что бы было!
В общем, Миша говорил о девушке с таким благоговением, что Лев Абрамович отбросил мысль о его предосудительной связи с личной помощницей.
– Ну раз она такая компетентная, так, наверное, найдет более подходящего охранника, а на такого старого пня, как я, даже не посмотрит, – притворно вздохнул Дворкин, решив не уточнять, что «старый пень» способен не только научить многому нынешнюю молодежь, но и сам еще в состоянии делать такие вещи, о которых она пока еще только мечтает мечтать.
– Нет, она поможет, – сказал Миша и поскучнел.
Перемена от радушия к сухости оказалась разительной, и Лев Абрамович не совсем понял, чем она вызвана. Скорее всего, дядя Миша понял, что пообещал лишнего и прекрасная Клавдия просто пошлет его подальше, если он сунется к ней просить за знакомого.
Чтобы дальше не портить человеку настроение в праздничный день, Дворкин распрощался, неловко улыбнулся детям и отправился домой.
Лев Абрамович раньше не занимался следственной работой, но чтению хороших детективов был не чужд. Из книг он знал, что у сыщиков часто возникает неясное чувство тревоги или ускользающей мысли или досада от того, что они чувствуют, будто разгадка лежит прямо у них перед глазами, но никак не могут увидеть ее и понять. Сам Дворкин никогда не испытывал подобных ощущений и был убежден, что герои переживают все это по прихоти авторов, которым надо потуже закрутить интригу или дать читателю шанс почувствовать себя умнее сыщика.
До сегодняшнего дня ум полковника Дворкина работал ясно и четко, но после визита к Мише неожиданно дал сбой, и Лев Абрамович всю дорогу до города мучился чувством сродни тому, какое бывает, когда никак не можешь вспомнить знакомое слово или имя известного человека. Чтобы вытеснить подобное подобным, он стал думать, как называется данное состояние, но термин всплыл в памяти слишком быстро. Прескевю.
Доехав до города, он посмотрел на часы. Ранний вечер первого дня нового года, чудесное время. Может быть, заехать к новобрачным? В конце концов, существует такое понятие, как «второй день», но с другой стороны… Лев Абрамович понимал, что внучке хочется сейчас быть с мужем. «Мы с ней еще успеем навидаться, когда Славку посадят», – подумал он и энергично плюнул через левое плечо.
И все же ехать домой решительно не хотелось. Родители Славы – люди вежливые и радушные и, конечно, пригласят, если он навяжется в гости, но не факт, что им будет приятно общество чужого человека, лишь вчера ставшего их родственником. А сидеть одному в праздничный вечер очень грустно.
Немного поколебавшись, он позвонил человеку, еще более одинокому, чем сам, поскольку у того не было даже внучки.
Максимилиан Голлербах обрадовался и тут же пригласил товарища на кафедру, где коротал праздники за полным отсутствием личной жизни. Новый год он встретил с двоюродным братом и его семьей, а утром поехал на работу. Официально он не дежурил, но готов был в любой момент встать в строй, оказать консультацию в сложном случае или подменить коллегу. Но пока все было тихо, и профессор Голлербах проводил время за чтением специальной литературы.
Старый вояка Дворкин немного оробел от величественной академической атмосферы, от всех этих сводчатых потолков, мраморных лестниц в латунных завитушках перил, от тяжелых дубовых дверей и от портретов корифеев, глядевших на него со стен проницательно и с укоризной. Лев Абрамович быстро вошел в кабинет Макса, запоздало досадуя, что не принес с собой никакого угощения. Впрочем, тревожиться было не о чем: еды у профессора оказалось в избытке. Тут вам и салатики в контейнерах, и огромный кусок торта, и домашние пирожки – знай только ешь!
Собираясь на службу, Макс прихватил все эти подношения жены брата, но забыл, что у него в кабинете нет холодильника, у дежурной смены была своя тусовка, они не хотели принимать профессора и руководителя кафедры в компанию, и салатикам предстояло испортиться, если бы не своевременное появление Льва Абрамовича.
Попробовав изумительной сельди под шубой, Дворкин вдруг понял, что зверски проголодался. Почти четыре часа за рулем, беседа с дядей Мишей на свежем воздухе, а с утра он только чаю с бутербродом попил.
Лев Абрамович приналег на угощения. За ужином говорить о делах не очень прилично, и он завел светскую беседу о плачевном положении медицины в целом и не успел сильно углубиться, как отчетливо различил в своих словах шариковские интонации. «Вот вы на кафедре… А в регионах…»
