— А все самые ценные душевные качества — всегда итог великого труда человека или его воспитателей, — печально вздохнула в ответ женщина. — Хотя со стороны никто этих усилий обычно не замечает. Ведь проще думать, будто кто-то просто так, от толстокожести, не замечает оскорблений и не отвечает на грубости и всегда улыбается доброжелательно и вежливо. А некоторые и вовсе считают это слабостью или даже глупостью.
Тут Годренс вовремя припомнил, что девушки в подвале не одни, а с Олифанией, и почувствовал невольное облегчение. Раз она там, то все не так страшно, и, возможно, первой семейной ссоры удастся избежать. Ну, по крайней мере, она будет не столь разрушительна, как представлялось ему вначале. Значит, нужно идти, и хорошо, что Рад отправился к королеве. Второй секретный ход в потайной тренировочный зал начинается именно в его гардеробной. Маг решительно шагнул к двери, но потом на минуту задержался у шкафа, доставая чистые вещи. В Ардаге уже почти полдень и довольно жарко, не стоит идти в пропотевшей одежде за обиженной женой.
— Год? — Голос любимой раздался как раз в тот момент, когда он торопливо натягивал шуршащую свежую рубаху. — Ты уже вернулся? Давно? Извини, я думала, тебя не будет дольше…
Нежные руки обняли его торс, к груди прижалась пахнущая цветами златовласая головка, и маг, крепко притиснув к себе жену, некстати подумал, что идти ей пришлось через оранжерею. А потом несколько мгновений стоял молча, закрыв глаза и постепенно понимая, как глубоко ошибался.
— Ты рассердился? — наконец спросила Дора опасливо, и тогда он склонился к ней и поцеловал так нежно, как только умел.
— Нет. Но испугался.
Уточнять, чего именно, он не собирался, но прежде чем поцеловать ее снова, намного крепче и жарче, дал себе слово больше никогда и ни в чем не подозревать свою любимую. Второй раз испытать такую горькую боль, и тем более ненароком причинить ее Доре, ему не хотелось абсолютно.
— Я ходила к подругам, — тихо пробормотала княгиня, когда настырный звонок, приглашавший на завтрак, прозвонил второй раз.
— Я понял, — успокаивающе шепнул Год, рассеянно поглаживая ее пышные волосы. — И как они?
— Все по-разному, — вздохнула Дора. — Но я сейчас не о них… Ты на меня сердился, я поняла по твоему лицу.
— Когда ты его успела рассмотреть? — тихо засмеялся маг, чувствуя себя невероятно счастливым. — И почему решила, что на тебя? Я сердился на себя, нужно было заранее договориться, как сообщать друг дружке, кто и куда уходит.
— Я так и подумала, — почему-то расстроилась молодая жена, — и хочу показать тебе одну вещь. Идем в умывальню.
— Дора, нам уже пора вставать и бежать в столовую, — вздохнул маг, с неохотой выпуская любимую из объятий. — Я привел сюда отряд оборотней, и королева непременно захочет познакомиться с их командиром, прежде это было невозможно. Я должен быть там.
— Год, это очень важно.
— Хорошо, идем, — сдался он, не в силах противиться умоляющему взгляду.
Но сначала заклинанием привел в порядок одежду, хотя совсем недавно старался расходовать магию бережно, как скряга. В этих местах энергия имелась только в океанской воде, и то немного, и собирать ее оттуда было непросто.
— Посмотри туда. — Дора осторожно повернула мужа лицом к зеркалу, и он едва сдержался, чтобы не присвистнуть от удивления.
Наискосок через дорогое синеватое старинное стекло шла надпись большими буквами, сделанная чем-то светлым, то ли мылом, то ли белилами: «Я к девочкам, скоро вернусь».
— Золото мое, — чувствуя себя самым счастливым из всех дроу, шептал жене Год, осыпая ее легкими поцелуями, — ну прости ради всех светлых богов невнимательного мага. И за это я открою тебе очень важную тайну. Мне и в голову не приходит осматривать комнаты самому, я посылаю магического поисковичка. Но у него нет глаз, и, боюсь, я очень не скоро обнаружил бы эту записку, а может, и вообще никогда бы не отыскал. Ведь свои комнаты я убираю тоже заклинанием.
— А я не нашла бумагу, — расстроилась Дора, и новобрачному снова пришлось ее утешать, хотя он покривил бы душой, заявив, будто сам не испытывает огромного удовольствия, целуя свое синеглазое счастье.
— Идем? — наконец оторвался он от жены, уже привычно поправляя ее прическу. — Или ты хотела что-то спросить?
— Всего одну минуту… про герцога Лаверно и Карла. Ты можешь объяснить, почему они так быстро сюда примчались? И еще — ты говорил, что хочешь помочь девочкам, а у них сейчас все так сложно… и у Тэри, и у Окти… А Бет говорит, нас нарочно сюда собрали и сделали красивыми как приманку, чтобы привлечь на сторону королевы больше знатных господ. Это правда?
— Я им и так помогаю, а объяснять подробнее сейчас некогда. Давай обо всем остальном поговорим после завтрака? Обещаю, я все тебе расскажу, что смогу. Сама понимаешь, у меня есть обязательства не только перед королевой, но и перед Радом. Когда-то он спас мне жизнь и после этого стал самым близким другом. Но вот про приманку могу сразу сказать — Бет ошибается. Сама подумай, вас рассмотрели все придворные бездельники, а защищать бросились только те, в ком сильны мужская честь и чувство справедливости. Такие случаи, подобно войне, сразу выявляют, кто чего стоит. Краснобаи, которые в мирное время громко вещают о своей доблести, чести и преданности королеве, зачастую при малейшей опасности первыми бегут в дальние поместья. А вот те, кто тихо занимался своим делом, неожиданно все бросают и берут в руки оружие, чтобы на деле доказать свою верность. Все, любимая, идем, больше у нас нет ни минутки.
Ободряюще улыбнулся задумавшейся жене и открыл проход прямо ко входу в столовую.
Как выяснилось, двери были распахнуты настежь, и едва молодожены оказались на пороге, откуда-то сверху раздалась громкая торжественная музыка, несущаяся из серебряного раструба гномьего заводного органа. Потом ее величество поздравила остановившихся посреди комнаты смущенных супругов короткой, но прочувствованной речью, а все сидящие за столами зазвенели маленькими колокольчиками, призывающими к ним семейное счастье. Мужчины дружно прокричали шуточное простонародное напутствие завести не менее шести малышей — трех принцесс и троих принцев, а Бетрисса от имени девушек пожелала «тихого лада и полного склада», и кадетки поддержали ее бойким звоном колокольчиков.
Баронесса Ульрика Лювье, довольно пухленькая дама средних лет, смотрела на эту необычайно вольную, по ее мнению, церемонию поздравления новобрачных, широко распахнув глаза, и временами забывала захлопнуть рот. Мага при дворе считали бездушным сухарем, да и как не считать, если он ни за деньги, ни за красивые глазки никогда не шел ни на какие уступки? Ни разу никому и одной веснушки не свел, фиал зелья приворотного не дал. А тут обнимает при всех Доренею Марьено, которую госпожа Лювье помнит совсем юной девчушкой и может на алтаре всех богов принести клятву — не было у той Доры ни такой стройной фигурки, ни такого точеного личика. Та была едва ли не пышнее ее самой и черты имела тоже достаточно крупные и расплывчатые.
