Комната Ингелы Берглунд находилась в самом конце темного коридора с дверьми по обе стороны. Эвелина Гранквист постучала.
– Ингела? К тебе посетитель. Здесь одна девушка, и она хочет поговорить с тобой. Мы можем войти?
Никакого ответа.
Эвелина Гранквист открыла дверь. Поток света вырвался в коридор.
– Привет, Ингела, – сказала она и шагнула через порог.
Нина задержалась в дверях. Комната была светлой и приятно меблированной, в ее интерьере преобладали розовый и голубой цвета.
Директриса подошла к женщине, которая сидела перед окном и смотрела наружу. Она положила руку ей на плечо и наклонилась вперед.
– Ингела, к тебе посетительница. Она приехала сюда из Стокгольма, чтобы навестить тебя.
Небольшого роста коренастая хозяйка комнаты, одетая в розовый спортивный костюм, телосложением, а также цветом светло-коричневых с проседью волос напоминала Ивара Берглунда. Она повернула голову и бросила на Нину застенчивый взгляд.
– Привет, Ингела, – сказала Нина. – Меня зовут Нина, я хотела бы поговорить с тобой, можно?
У женщины были такие же глаза, как и у ее брата, но с гораздо более открытым взглядом. Она торопливо отвернулась.
– Я не люблю чужих, – ответила она.
Она говорила на том же самом диалекте, как директриса и ее брат.
Нина достала свой мобильный телефон и включила функцию записи.
– Допрос Ингелы Берглунд, – сказала она, – в доме инвалидов Бломстергорден в Лулео, среда 3 июня, время 10.15. На допросе присутствует ее опекун Эвелина Гранквист.
У Эвелины Гранквист покраснели щеки, но она не стала протестовать.
Нина сунула мобильник в карман пиджака, микрофон был очень чувствительный и прекрасно работал через ткань. Она принесла стул с другого конца комнаты и села рядом со своей свидетельницей, так чтобы они могли смотреть на улицу вместе. Под окном находилась парковка, Нина увидела свой автомобиль за чахлой березой. Ингела Берглунд не обращала на нее никакого внимания.
– В детстве у меня была собака по имени Зорро, – сказала Нина и посмотрела на свой автомобиль. – Зорро означает «лисица» по-испански, а я жила в Испании тогда и считала, что моя собака выглядит как лисичка. Она была рыжей.
Нина сидела неподвижно, не спуская взгляда с машины, судя по духоте и спертому воздуху в комнате, ее давно не проветривали. Вскоре она почувствовала, как Ингела Берглунд скосилась на нее.
– Зорро и я играли каждый день, – продолжила Нина. – Он стал моим лучшим другом, научился плавать и приносить мячи из моря. Зорро любил все мячи, но особенно красный, пожалуй, поскольку они имели почти одинаковый цвет…
Теперь Ингела Берглунд уставилась на нее широко открытыми глазами. Нина повернула голову и встретилась с женщиной взглядом, но та сразу же отвернулась.
Нина снова занялась изучением своего автомобиля.
– Ты любишь собак? – спросила она.
Ингела Берглунд кивнула.
– Свидетельница кивает, – сказала Нина. – У тебя есть собака сейчас?
Ингела Берглунд фыркнула.
– Петер, он болеет из-за собак, чертов глупышка Петер.
Эвелина открыла рот, вероятно, с целью поправить женщину. Нина торопливо подняла руку, чтобы остановить ее.
– Как звали твою собаку, когда ты была маленькой? – спросила Нина.
– Бустер, – сразу же ответила Ингела.
– Она была твоей собакой или Ивара тоже?
Она фыркнула снова:
– Собака Ивароарне умерла.
Она произнесла имена братьев одним словом.
– Ивара и Арне, – повторила Нина. – Как жаль, что их собака умерла.
Ингела Берглунд уставилась в окно.
– Это была главным образом собака Ивара или Арне? – спросила Нина.
– Ивароарне, – ответила Ингела Берглунд. – Ивароарне. Они одинаковые.
Радиатор отопления работал, несмотря на время года. Теплый воздух поднимался от него прямо в лицо Нины.
– Ивар и Арне, – сказала она. – Твои братья. Это была их общая собака?
Ингела Берглунд неуклюже поднялась со стула, семенящей походкой удалилась к своей кровати и легла на нее спиной к комнате. Нина смотрела ей вслед, коренастое туловище, седовато-коричневые волосы. Они одинаковые? Эвелина Гранквист поспешила к женщине, положила ладонь ей на руку.
– Ингела, как дела?
Нина поднялась, подошла к краю кровати и села.
– Что случилось с собакой Ивара и Арне? – спросила она.
– Она…
Тело женщины сжалось в комок, руки и ноги начали дрожать.
– Инструмент, – прошептала она. – Инструмент отца, пила…
Нина достала магнитофон.
– Что Ивар и Арне сделали с пилой?
Глаза женщины расширились, она уставилась в потолок.
– Лапы, – сказала она. – Он пытался ходить без лап.
Нина наклонилась над ней.
– Бомба, – пропыхтела женщина. – Они взорвали бомбу. В Наусте.
– Как ты сказала, Наус?..
Директриса шагнула вперед и оттолкнула Нину в сторону.
– Ингела, – произнесла она громко и четко. – Я здесь. Я здесь, Ингела.
Она села вплотную к ней, положила руки на плечи женщины.
– Тебе нечего бояться, нечего бояться…
Руки и ноги женщины судорожно дергались, из горла вырвался гортанный звук, она захрипела, а потом начала кричать.
Она кричала, и кричала, и кричала, в то время как Нина медленно спускалась на первый этаж, а персонал спешил в другом направлении.
Ноги Томаса касались асфальта в постоянном ритме со скоростью примерно семь минут на километр. Это было не так быстро, чтобы он пыхтел, как загнанная лошадь, но достаточно, чтобы его свитер скоро стал влажным от пота и прилипал к груди, а мокрые волосы упали на глаза.
Опять же он вспотел, поскольку бежал вдоль берега по променаду в наряде с длинными рукавами, с протезом в спокойном положении со слегка согнутыми пальцами, отчего они выглядели точно как кулак правой руки. Ноги у него были мускулистыми и загорелыми, всего в двух подъездах от своей ужасной квартиры он обнаружил солярий и взял в привычку посещать его несколько раз в неделю, загар придавал ему в меру спортивный вид.
Он чувствовал провожавшие его взгляды, как мужчин, так и женщин. Оставалось только удивляться, что многие еще помнили о нем, пусть прошло уже полтора года с тех пор, когда все случилось. Тысячи новых людей за это время появлялись в программах новостей и на газетных страницах, он же стал одним из тех, кто надолго задержался в людском сознании, правительственный чиновник, которого похитили и искалечили, но он все равно сбежал от своих похитителей. По-настоящему героическая история.
