Комната ожидания была пуста. Несколько ключей отсутствовало в висевших на стенах железных шкафчиках, не одна она приехала сюда в это утро. Третий домофон, и все та же охранница.
Анника ждала, у нее и мысли не возникло раздвинуть занавески на окне, она знала, что за ними. Белые решетки и двор с гравиевым покрытием. Доска объявлений, висевшая рядом с домофоном, сообщала, в какие часы разрешено посещение и как снять квартиру на ночь.
Она смахнула волосы со лба и погрузилась в размышления о превратностях бытия. В том, что она сейчас находилась здесь, была ведь отчасти и ее вина или, возможно, заслуга, как посмотреть на это дело. Прошлой осенью, как раз после ее возвращения в редакцию из Вашингтона, где она в течение трех лет работала специальным корреспондентом газеты, ей пришло в голову составить список убийств женщин, совершенных в Стокгольме и его пригородах за последние полгода. Их оказалось пять, все произошли в непосредственной близости от домов и мест работы жертв, и везде в качестве орудия убийства применялись ножи, пусть и разных типов. Во всех случаях в преступлении подозревали бывших или нынешних партнеров погибших, из-за чего все средства массовой информации предпочли обойти эти истории молчанием (между ними существовала неписаная договоренность, что подобные убийства не являются криминальными преступлениями в полном смысле слова, а просто пошлыми семейными трагедиями и не достойны упоминания в разделе новостей, подобно пьяным дракам со смертельным исходом в наркопритонах или массовым убийствам в Африке). Патрик, естественно, посчитал ее творение мертворожденным детищем в новостном плане, пока Анника опрометчиво не произнесла волшебные слова, о которых потом неоднократно пожалела: «Но подумай, а вдруг у нас действует серийный убийца, которого все упустили».
И сейчас она стояла здесь после пяти обвинительных приговоров и задавалась вопросом, с кем ей, собственно, предстояло встретиться: жалким домашним тираном, бессовестным маньяком или невиновной жертвой судебного произвола.
– Пожалуйста, войди, – сказал громкоговоритель под потолком.
Анника подняла руку в направлении висевшей в углу камеры наружного наблюдения и шагнула в шлюзовую кабину. Два охранника, мужчина и женщина, наблюдали за ней из-за перегородки из пуленепробиваемого стекла. Она положила свою записную книжку в маленький пластмассовый ящик, который проехал через сканер, и сама прошла через металлодетектор в стерильную зону. Там она показала свои документы и, одолжив ручку, написала на специальном бланке собственное имя, а также имя человека, с кем собиралась встретиться. Плюс своей подписью подтвердила готовность соблюдать все условия визита (что ее при необходимости обыщут две охранницы, проверят на предмет спрятанных наркотиков с помощью специальной собаки, а также что она согласна остаться в запертом помещении наедине с заключенным).
– Это будет комната номер семь, – сказал охранник-мужчина и положил ее водительское удостоверение на полку за стойкой охраны. – Хочешь кофе?
Она поблагодарила, но отказалась.
Они отправились в путь по коридору с нумерованными дверями.
– Вам придется прибраться там самим потом, – сказал охранник.
Как будто она приехала сюда ради секса.
Она вошла в тесное помещение.
– Отсюда ты можешь связаться с охраной с помощью переговорного устройства, и здесь имеется тревожная кнопка…
Анника кивнула и снова поблагодарила.
Дверь за ней закрылась. Она осталась стоять посередине комнаты, огляделась. Ее взгляд скользнул по кровати с поролоновым матрасом, бюро с простынями и одеялами, засунутыми в ящики, туалету и душу и одинокому стулу. Единственным украшением стен служила заключенная в рамку рекламная афиша экспозиции в Музее современного искусства художника-примитивиста по имени Юхан Вальстрём – старики в красном, синем и серебристом нарядах. Картина называлась «В комнате ожидания». Весьма к месту.
Она опустилась на стул. Сейчас Густава Холмеруда привели в сектор, где она находилась, теперь они шли по какому-то коридору. Скоро ему предстояло подвергнуться тем же процедурам проверки, с какими уже столкнулась она, с небольшим дополнением, помимо прочего, поменять обувь (случалось, что заключенные вырезали полости в подошвах своих кроссовок и наполняли их героином). После окончания визита и перед возвращением к себе он должен был пройти голым через металлодетектор. Все оборудование, предназначенное для осуществления мер безопасности, проверялось здесь каждый день, и сами они соблюдались очень строго. В результате в бункере Кумлы очень редко находили наркотики, не случалось побегов и происходило очень мало убийств.
Анника посмотрела на решетку, закрывавшую окно снаружи.
Она где-то читала, что людям, которые не могли видеть горизонт, все представлялось в несколько искаженном виде. Что если постоянно наталкиваться взглядом на стены и не иметь возможности обозревать неведомую даль, то расстояние воспринималось неправильно, мы ведь возникли в бесконечной саванне, хотя изначально были рыбами, выбравшимися на сушу 150 миллионов лет назад.
Дверь открылась, и Анника инстинктивно встала, ее глаза расширились, а ладони стали влажными от пота.
Густав Холмеруд оказался крупнее, чем она думала. Она всегда считала его сутулым коротышкой, однако немногочисленные фотографии, сделанные вне зала суда, создавали неправильное представление о нем. Он занимал весь дверной проем, высокий и широкоплечий, с длинными руками и короткими ногами. Его волосы были влажными – он принял душ перед ее визитом.
Они обменялись рукопожатиями, его ладонь оказалась холоднее, чем ее. Искривленный рот подсказал ей, что он испытал сильное разочарование, увидев ее.
– Значит, Андерс Шюман прислал своего помощника, – сказал он. – Хотя, может, это и к лучшему.
Дверь за ним закрылась, замок заскрежетал. Анника поспешила сесть на единственный стул, не хотела рисковать, очутившись на кровати рядом с заключенным.
– Спасибо за интервью, – сказала она, положив ручку и блокнот на колени.
Густав Холмеруд остался стоять. Со статистической точки зрения он соответствовал всем обычным критериям женоубийцы: этнический швед, психически здоров и ранее не судим, точно как большинство шведских мужчин. Но большинство мужского населения не убивало своих женщин ножами, когда те пытались вырваться из-под их власти.
– Я думаю, ты неправильно поняла свое задание, – сказал Густав Холмеруд и опустился на край кровати. – Ты не будешь записывать никакого интервью, твоя задача – позаботиться, чтобы я вышел отсюда.
Он переместился к ней, причем настолько близко, что их ноги почти соприкоснулись, и уперся локтями себе в колени. Выдыхаемый им воздух попадал ей прямо в лицо, от него пахло кофе.
Анника не сдвинулась с места и не пошевелилась, посчитала, что нельзя поддаваться на провокацию. Она пристально посмотрела ему в глаза, они были пустыми, с красными веками. Пожалуй, ему давали какое-то успокоительное.
