– А потом придет кто-нибудь с волосатой грудью и заберет Большой журналистский приз? – Она взялась руками за подлокотники и поднялась со стула. – Надеюсь, вы извините меня, но мне еще много всего нужно сделать.
– Что это у тебя за картина? – поинтересовался Шюман и кивнул в сторону ее рабочего места.
– На ней изображен немецкий художник, утверждающий, что женщины не умеют рисовать.
Она вышла и закрыла за собой дверь.
Веннергрен задумчиво смотрел ей вслед, пока она удалялась в направлении поста охраны с уродливой сумкой на плече.
– Ты прав, – сказал он. – Действительно было бы прекрасно, если бы нам удалось добиться пересмотра дела в Верховном суде. Пройти с высоко поднятым флагом до самого конца. Как думаешь, успеем?
– Все зависит от того, когда мы закругляемся, – ответил Шюман.
– Прими в расчет и это тоже, – сказал Веннергрен и собрал свои вещи.
Дети заснули поздно, и все из-за солнца на улице, которое сейчас, в начале лета, не спешило отправляться на покой, да еще сказалось ждавшее их завтра окончание учебного года.
Анника странствовала в темноте из комнаты в комнату, пока они не утихомирились, и прислушивалась к лифту, в надежде заранее услышать, что Джимми на подходе. Самолет из Брюсселя задержали из-за грозы.
При этом она постоянно думала о Биргитте, представляя ее в самых противоречивых образах: талантливой, избиваемой, любимой, спившейся…
Внезапно пришедшая в голову Анники идея заставила ее отправиться в гардеробную и отыскать еще толком не разобранный после переезда ящик со старыми письмами и вырезками из газет. Там также лежала коробка с детскими фотографиями.
Она расположилась в гостиной с коробкой на коленях. Мама постоянно собиралась поместить снимки в приличный альбом и нарисовать что-нибудь красивое, но до этого у нее так никогда и не дошли руки.
При исчезающем свете от окна Анника перебирала снимки – бесконечные летние вечера, рождественские праздники, дни рождения. Биргитта, всегда улыбавшаяся в объектив, она сама, смотревшая в сторону. Там нашлась фотография с пляжа озера Таллшён с мороженым и синим одеялом, полотенцами и ее профилем и улыбкой Биргитты… Биргитта в детстве была похожа на кого-то, виденного Анникой совсем недавно…
Дестини, само собой.
Она положила снимки на колени, дала волю слезам.
А вдруг Биргитта никогда не вернется назад, если с ней действительно случилась беда, что тогда будет с ее девочкой?
Ключ заскрежетал в замке, она вытерла щеки и нос.
– Привет, – сказал Джимми тихо и поставил дорожную сумку и портфель на пол в прихожей. – Почему ты сидишь здесь в темноте?
Она улыбнулась ему, пусть он, возможно, и не мог это видеть.
– Как прекрасно, что ты дома, – сказала она.
Джимми шагнул в комнату, сел рядом с ней на диван и поцеловал осторожно.
– Малые спят?
– Только заснули. Все на взводе перед последним днем.
– Я могу пойти с ними, тебе же надо к психологу завтра утром?
Анника выпрямилась, притянула его к себе, поцеловала крепко. Знала, что он почувствует привкус слез.
– Как дела? – прошептал Джимми.
Она свернулась калачиком и ответила:
– Так себе.
Он прижал ее к себе, качал медленно. Она всхлипнула еще несколько раз и успокоилась. Его руки были сильные, они обхватили ее словно стальным обручем, он излучал тепло, и от него пахло потом.
– А как дела у тебя? – спросила Анника.
Джимми вздохнул, немного разжал объятия.
– В Брюсселе все прошло хорошо, но у меня дьявольская проблема с Томасом.
Она подняла на него глаза.
– Я не понимаю, чем он занимается, – стал объяснять Джимми. – Он мудрит со своим исследовательским заданием, настаивает на таком изменении закона, которое гарантированно обеспечит защиту анонимности всем наихудшим интернет-придуркам на вечные времена. Мне пришлось остановить его, я не позволил ему изложить выводы на сегодняшнем заседании правительства.
– И это явно не обрадовало его, – заметила Анника.
– Да, ты абсолютно права, он выглядел так, словно я отрезал ему и вторую руку тоже. Но расскажи, ты что-нибудь узнала о своей сестре?
Анника сглотнула комок в горле.
– Она исчезла целых две недели назад. Директриса магазина, где она работала, забрала назад свое обещание относительно постоянного места, поэтому она пошла в бар и напилась. А придя домой, поссорилась со Стивеном и убежала, после чего они не разговаривали, но общались с помощью эсэмэс, она стыдилась произошедшего и вроде как захотела побыть одна, и потом также искала меня.
Джимми присвистнул.
– Она была в Хеллефорснесе на прошлой неделе, – продолжила Анника. – Я встретила Ролле Ларссона, он видел ее в машине в Мальмчёпинге. И она искала жилье на лето, собиралась снять избушку у своей старой учительницы, пожалуй, подумывала переехать домой… – Она перевела дыхание. – И еще Биргитта звонила в Харпсунд и спрашивала, можно ли снять Лукебю.
Он подул в ее волосы.
– Где ты виделась с Ролле?
– В кафешке в торговом центре уцененных товаров в Хеллефорснесе.
– Он ел что-нибудь повышающее давление?
Анника обвила руками его шею, подумала о круглом лице и радостных глазах Роланда.
– Он, похоже, доволен жизнью, хочет, чтобы мы приехали и покупались у него и Сильвии в Меллёсе.
Джимми поцеловал ее в шею.
– Ты же знаешь, мы все сходили с ума по тебе, будучи подростками.
– А как же Биргитта? – спросила Анника. – Она же была гораздо красивее меня.
– Ты была значительно сексуальнее, – прошептал Джимми.
Они поцеловались снова, с большей страстью, впитывая дыхание друг друга.
Пятница. 5 июня
– И это обычно бывает с тобой? При панических атаках?
Анника скрестила руки и ноги.
– По-моему, да, – сказала она.
– Ты можешь описать развитие событий?
Зачем? Психолог сама ведь видела, как все происходило.
– То, от чего ты страдаешь, называется паническим расстройством. В нем нет ничего необычного, ты далеко не одинока, это случается со многими.
Словно от этого Анника должна была испытать облегчение.
– Я никак не могу понять, почему мне не удается противостоять им, – сказала она. – Я чувствую их приближение, но не в состоянии ничего поделать.
Сидевшая напротив нее женщина явно собиралась спросить что-то, но передумала.
