– Проблема отчасти в твоих попытках сопротивляться собственным чувствам и подавлять их, – сказала она. – Нельзя побороть панические атаки с помощью силы воли. Попробуй не бороться со своими эмоциями, пусть паническое состояние придет и закончится.
Анника даже разозлилась немного и недоверчиво посмотрела на психолога: ей было легко говорить. Сидит себе и перелистывает свой блокнот, имеет, вероятно, проблемы, как все другие, но при мысли о том, что проходной балл на факультет психологии был самым высоким среди всех прочих, на одном уровне со Стокгольмской школой экономики и высшими учебными заведениями, где готовили врачей, напрашивался вывод, что ей досталось беззаботное и обеспеченное детство. Скорее всего, она принадлежала к верхушке среднего класса, выросла в каком-нибудь приятном пригороде или в большой квартире в центре города. На ее левом безымянном пальце поблескивали два золотых кольца, значит, она была замужем, а если судить по слегка расплывшемуся животу, наверное, имела по крайней мере одного ребенка. Что она могла знать о паническом расстройстве?
– Мы разговаривали о твоем парне Свене, когда случалась атака. Как он обычно…
– У меня нет желания говорить об этом, – промямлила Анника.
Психолог закрыла блокнот и посмотрела на нее.
– Я понимаю, – сказала она. – Но если ты хочешь справиться со своей проблемой, тебе, к сожалению, придется сделать это.
– Я не могу, – возразила Анника.
Психолог улыбнулась еле заметно.
– Ты можешь больше, чем в состоянии представить себе, – сказала она. – Чувства, которые ты испытываешь, когда рассказываешь, вполне нормальные. Немного преувеличены реакции тела, но в них нет ничего опасного. Я помогу тебе.
Анника почувствовала, как ее руки расслабились.
– И как же?
– Поддержу тебя, если ты будешь падать.
Аннику охватило любопытство (надо же! основное чувство!).
– Я не знаю, как мне сделать это, – призналась она.
– Для начала можешь рассказать, как ты познакомилась со Свеном.
Стены стали темнее и сместились ближе к Аннике.
– Что происходит сейчас? – спросила психолог. – Твои ощущения?
Анника откашлялась.
– Становится… темнее в комнате. Немного труднее дышать.
– Если брать по десятибалльной шкале, насколько тяжело тебе сейчас?
Анника замерла (удивление! основное чувство!) и попыталась понять.
– Все не так плохо, – сказала она. – Примерно… на двоечку.
– Ты в состоянии продолжать?
– Ага, да. – Анника внутренне напряглась и вытерла потные руки о джинсы. – Он считался самым красивым парнем в школе, все девчонки с ума по нему сходили, а его интересовала только я. Это было как выиграть в лотерею, – продолжила она, – а я ведь даже не покупала никакого билета. Я не понимала, что он нашел во мне, я же была…
У нее перехватило дыхание.
– Ты же была… Какой ты была? – спросила психолог.
– Самой заурядной, – ответила Анника и заметила, как слезы заполнили глаза и вырвались наружу без всякого предупреждения.
– Что ты чувствуешь теперь? Дискомфорт? Или, пожалуй, печаль?
Анника кивнула, потянулась за бумажным носовым платком и стерла тушь с ресниц. Сейчас она снова оказалась дома, копалась в ящике для бумаг.
– Как тяжело тебе теперь по той же шкале?
– На троечку, пожалуй.
Психолог терпеливо ждала, пока Анника высморкалась.
– Сейчас я задам тебе вопрос, который приведет в движение твои внутренние механизмы, – сказала она. – Попытайся разобраться, что будет происходить в твоем теле, замечай каждый возникающий звук, оценивай телесные ощущения, станет ли тебе жарко или холодно, хорошо?
Анника кивнула. Психолог прищурилась немного и посмотрела на нее.
– В прошлый раз ты говорила, что Свен преследовал тебя, имел привычку угрожать тебе, бить.
Анника почувствовала, как у нее внутри точно что-то взорвалось, темнота начала застилать глаза.
– Ты можешь рассказать о каком-то таком случае?
– Их очень много.
– Выбери один.
Телевизор, работающий без звука, футбольный матч, теплая коробка с пиццей в руках, запах пшеничного теста и орегано, удар без всякого предупреждения, попадающий в левый висок, она падает плечом на придиванный столик, остатки плавленого сыра на предплечье, «Чертова шлюха, о чем ты болтала с Ролле, ты трахалась с ним?».
Комната исчезла, темно-серая тьма окружила ее, не давала дышать.
– Что ты чувствуешь сейчас? Можешь описать?
Голос психолога прорвался к ней, слегка приведя в чувство.
– Я падаю, – услышала Анника себя саму. – Серый цвет поглощает меня.
– По нашей шкале как тяжело тебе?
Анника попробовала оценить свои ощущения, насколько плотная тьма стала стеной вокруг нее?
– На пять баллов, пожалуй…
– Значит, ты можешь больше?
Она глотала воздух открытым ртом, ей не хватало его, но она могла дышать.
Она сверху на нем, он глубоко в ней, пощечина без предупреждения, «я делаю это ради тебя!». Босые ноги на снегу, кровь из промежности.
– Семь баллов, – сказала она, – почти никакого воздуха. Восемь.
– Ты можешь продолжать?
Темнота, металлургический завод смыкается вокруг нее. Ржавчина и пепел, она слышит его дыхание, эхом отдающееся среди бетонных стен, ей конец, она знает это, теперь не спастись, «ты не можешь оставить меня так, что я буду делать без тебя? Анника, черт побери, я же люблю тебя!».
– Десять, – выдавила Анника.
– Ты делаешь это просто замечательно, – сказала психолог откуда-то из-за непроницаемой стены тьмы. – Ты не должна сопротивляться.
– Я не хочу, – пропыхтела она.
– Где ты, что ты видишь?
Вискас, маленький желтый котик, нет, нет, нет!
– Котенка, – сказала она или, пожалуй, подумала.
Сверкнувшее перед ней лезвие ножа, Вискас, бьющийся в смертельной агонии, НЕТ, НЕТ, НЕТ, труба, шершавая ржавая поверхность на ладонях. Удары по воздуху, небо закачалось, мир стал красным. Она стояла, прижимая к себе мертвого кота, и темнота расступилась перед ней.
Тишина.
Черная бездна не поглотила ее.
Она снова оказалась в светлой комнате. Могла спокойно дышать. Очки психолога блестели.
– А приступа-то не было, – констатировала Анника, явно удивленная, почти разочарованная.
– Понадобятся тренировки и экспозиционирование, но у тебя есть все предпосылки, чтобы избавиться от твоих атак навечно, – сказала психолог.
