Он с минуту смотрел на собравшихся, потом сошел с подиума, и редакция взорвалась шумом голосов. Все бросились к нему. Аннике пришлось вплотную прижаться к письменному столу, чтобы ее не сбили с ног. Молодого репортера из «Развлечений» толкнули, и он случайно опрокинул кофейную чашку Берит.
– Здесь сейчас больше нечего делать, – сказала Анника. – Я отъеду на время.
Она не стала дожидаться ответа Берит, а направилась к посту охраны, чтобы расписаться за редакционный автомобиль.
Томас через пароль вошел в свой компьютер, его пальцы вибрировали от нетерпения.
Страница загружалась, у него чуточку шумело в голове.
Его пост немного скатился вниз, другие тоже чувствовали потребность пользоваться своими демократическими правами, но он в любом случае сразу оказался на экране.
ГРЕГОРИУС
(пост от 3 июня, 16.53)
Равноправие для меня – это когда можно оттрахать сучку-феминистку в вагину большим ножом. А лучшее, что можно сделать для равноправия в Швеции, – так это выйти на улицу с бейсбольной битой и убивать феминистское отродье.
Комментарии:
Корольсекса. Чертовка-сучка, надеюсь, скоро получит по заслугам.
ФюрерВечен. Скоро сюда лавиной попрут педики со всего мира.
КорольГанзы. Чертовы полуобезьяны, я хочу убивать вас. Какая же вы падаль.
ЧернозадаяШлюха. Пора взять веники и вымести всякий сброд.
Комментарии остались те же самые, что и днем ранее. Никаких новых не прибавилось.
Он испытал легкое разочарование, от которого немного засосало под ложечкой.
Честно говоря, и эти ему не нравились. Особенно два последних, не имевшие никакого отношения к теме, проявление обычного расизма.
Хотя он мог понять остальных, постов хватало, требовалось немного таланта и подлинного интереса, чтобы выудить по-настоящему золотое зерно. Точно как в случае всего прочего, требовались старание и терпение, чтобы сделать себе имя.
Томас выключил компьютер и отодвинул его от себя. Ранее уже позвонил в департамент и сказался больным. Сейчас он сидел в своей убогой гостиной с чашкой растворимого кофе и наблюдал, как грозовые облака заполняли небо, но, что касается работы, все равно не видел особых причин для беспокойства.
Судя по опросам общественного мнения, осенью правительству грозило потерять власть. Это означало новых шефов, однако старые рабочие задачи, по крайней мере сначала и в любом случае, если говорить о ключевых фигурах вроде него, сохранятся. Поэтому ему требовалось растянуть его исследовательское задание и на послевыборный период. Если бы правые назначили бывшую парикмахершу на место министра юстиции, он мог оказаться в очень благоприятной ситуации. И тогда у него появились бы все возможности изменить закон именно так, как он хотел.
Томас поднялся, собираясь сделать себе еще кофе, когда позвонили в дверь. Он замер от неожиданности: кого еще принесло? Он автоматически посмотрел, на месте ли крюк, а так все и было, ведь он начинал каждое свое утро, прикрепляя его, и снимал, только когда выключал ночник вечером. Его врач (полная, уже достигшая стадии климакса женщина) объяснила ему всю важность постоянного использования протеза, независимо от его вида, чтобы в будущем не получить заболеваний руки, плеч, шеи и спины. Осанка от этого якобы становилась лучше и удавалось избежать неравномерной нагрузки, словно подобное имело какое-то значение. Он же оставался одноруким. Разве сутулость как-то меняла ситуацию? Это было сродни тому, чтобы беспокоиться о грибке ногтя, имея опухоль мозга.
Он неслышно подошел к двери с намерением посмотреть в установленный Анникой глазок. Пожалуй, это она заявилась собственной персоной с целью сказать, что передумала, поняла свою ошибку и хотела вернуться снова, если он простит ее. Он не был абсолютно уверен, что сможет сделать это, при мысли, как жестоко она обманула его, ей требовалось постараться, чтобы завоевать его благосклонность.
Он затаил дыхание и заглянул в глазок. Снаружи стояла София. Ему стало не по себе. Он не собирался открывать.
Она позвонила снова.
Томас открыл.
– София, – сказал он, пытаясь разыграть приятное удивление. – Входи.
У нее немного порозовели щеки, пожалуй, от смущения. От чего ему тоже стало немного стыдно за нее.
Он сделал шаг назад и пропустил Софию в квартиру (если ее можно было так назвать). Она смотрела в пол, когда вошла и снимала туфли.
– Я не помешала? – спросила София мягко.
– Нет.
– Я позвонила тебе на работу, и там сказали, что ты болен…
Она звонила ему на работу? Чем, черт возьми, она занималась?
Томас заставил себя улыбнуться.
– В министерстве почему-то считают, что мне время от времени необходима небольшая передышка, – сказал он, и София сразу же кивнула.
Она сделала шаг вперед, вплотную приблизившись к нему, обняла его за талию и прижалась щекой к груди.
– Я так скучала по тебе, – прошептала она. – И так рада, что ты остался у меня.
Он не знал, как вести себя. Если сейчас обнять одной рукой за спину, как поступить с крюком? Может, пусть себе свисает вниз? Или обнять и им тоже, сколь бы неприятным прикосновение жесткой резины ни могло оказаться?
Она поцеловала его, и он обнаружил, к собственному удивлению, что ответил ей.
София улыбнулась.
– У тебя не найдется чашечка кофе и для меня тоже?
Он сделал шаг назад, она поняла, что он только сейчас пил его, так неловко.
– Естественно, – сказал он. – Располагайся в гостиной, а я принесу…
Он вскипятил в чайнике воду, насыпал две полные чайные ложки «Нескафе» в чашку, наполнил ее кипятком, добавил немного молока и перемешал.
– Ах, – сказала она, когда Томас подал ей чашку. – Ты помнишь, как я люблю.
Он улыбнулся и сел рядом с ней. Ее щеки по-прежнему заливал румянец.
– По-моему, все прошло просто замечательно вчера, – сказала София, ее глаза горели. – Мне доставило такое удовольствие провести день с тобой, прогуляться, а потом миловаться на диване…
У него было настолько сильное похмелье, что пришлось таскаться по Эстермальму с целью хоть как-то прийти в себя.
– Все получилось так естественно, словно мы никогда не расставались, – продолжила София. – Знаешь, а может, нам…
Она замолчала, как будто искала нужные слова.
– Я, пожалуй, покажусь тебе назойливой, – сказала София и поставила чашку на придиванный столик. – Но меня интересует, не захочешь ли ты переехать со мной в усадьбу. В Сетер.
Она скосилась на него, потом посмотрела вниз на стол. Он не знал, какой реакции от него ожидали, поэтому сохранил нейтральное выражение лица.
