– Анника Бенгтзон? Помощник прокурора Андерссон ждет тебя.
Она отложила в сторону журнал, взяла сумку, прошла в указанном ей направлении и в конце концов оказалась в тесном офисном помещении. Женщине, встретившей Аннику с протянутой рукой, было не более тридцати.
– Добро пожаловать, – произнесла она приятным, мягким голосом.
Все понятно. А чего Анника, собственно, ожидала? Прошло пятнадцать лет, само собой, смерть Жозефины давно оттеснили на задний план более важные и свежие случаи.
– Извини, что я заставила тебя ждать, – сказала Санна Андерссон. – У меня слушания в суде через три четверти часа. Ты хочешь мне помочь с делом Лильеберг?
Анника села на стул и подождала, пока Санна Андерссон вернулась к своему письменному столу и тоже опустилась на стул.
– Я просила предоставить мне материалы предварительного расследования по данному убийству, ее нашли в парке Крунуберг на Кунгсхольмене утром 28 июля пятнадцать лет назад…
– Все так, – сказала помощник прокурора, выдвинула ящик своего стола и достала оттуда толстую папку. – Они находились в архиве и вернулись сюда год назад, когда один человек признался в этом преступлении.
Анника кивнула:
– Густав Холмеруд, маньяк. Он также взял на себя несколько других нераскрытых убийств женщин.
Санна бросила на нее быстрый взгляд, а потом вернулась назад к папке.
– Да, он в принципе признался во всех, которые у нас есть, и его осудили за пять из них, прежде чем кто-то дернул стоп-кран. Мне известно, что государственный прокурор знакомится с большинством его приговоров, проверяет, не надо ли пересмотреть их. Вот это дело.
Она провела рукой по папке.
– Жозефина Лильеберг. Смерть в результате удушения. Я просмотрела его вчера вечером. Собственно, достаточно несложный случай.
Она открыла оглавление и пробежала глазами заголовки.
– Ты, значит, просишь выдать тебе дело целиком.
– Я писала об этом случае тогда, отслеживала развитие событий…
– Здесь есть сенсационные моменты: имевший дурную славу порноклуб, министр, которого допросили, именно поэтому ты заинтересовалась им?
Она окинула Аннику равнодушным взглядом. Анника открыла рот, но не смогла ответить.
«Нет, не поэтому, Жозефина была близка мне, я стала ею, она мной, я работала в порноклубе, когда она работала там, я ходила в ее бикини, носила ее трусики».
– Насколько я понимаю, данный случай раскрыт с полицейской точки зрения, – сказала она. – В смерти Жозефины виновен ее парень, Йоахим. Его не осудили лишь по той причине, что шесть человек подтвердили его алиби.
Санна Андерссон снова закрыла папку.
– Абсолютно правильно. Насилие в близких отношениях надо классифицировать как проблему национального здравоохранения.
Санна Андерссон посмотрела на дисплей своего мобильного телефона.
– Могу я использовать это как цитату? – спросила Анника.
Женщина улыбнулась:
– Конечно. – Она поднялась со стула. – Я решила, что ты получишь имена шести свидетелей, обеспечивших алиби парню Жозефины.
Анника тоже встала, удивленная полномочиями и деловитостью этой молодой женщины.
– Они солгали полиции, – сделала вывод прокурор, – что может рассматриваться как противоправное деяние, которое квалифицируется как «пособничество в совершении преступления». Срок давности по нему уже давно истек, и в юридическом смысле они ничем не рискуют, если изменят свои показания. Пожалуй, у них может возникнуть желание облегчить душу, рассказав все если не нам, то хотя бы тебе.
Санна Андерссон протянула Аннике документ, взяв в другую руку на вид очень тяжелый коричневый портфель.
– Я могу процитировать тебя также и по поводу позиции государственного прокурора? – поинтересовалась Анника. – Относительно того, что он рассматривает возможность потребовать пересмотра в случае с Густавом Холмерудом?
Прокурор рассмеялась:
– Хорошая попытка! Извини, но мне надо спешить.
Анника засеменила вслед за ней, и вскоре ей пришлось почти перейти на бег, чтобы не отставать.
Как выяснилось, дело Жозефины находилось далеко не в последних рядах с точки зрения приоритетности.
Малый зал Стокгольмского суда размещался на самом верху, фактически под крышей башни, исключительно с целью затруднить любые попытки побега или освобождения подсудимых. Нина Хофман, тяжело дыша, осилила последние ступеньки лестницы, обвиняемым пришлось бы преодолеть длинный лабиринт коридоров и этажей на пути наружу, если бы им вздумалось вырваться на свободу.
Она бросила взгляд в сторону входа в помещение, где пройдет судебное разбирательство.
Электронные и печатные СМИ явно уделяли процессу большое внимание. Немало их представителей уже находилось на месте, она увидела репортера Берит Хамрин из «Квельспрессен» среди тех, кого проверяла охрана, прежде чем пропустить на места для публики.
Нина предъявила удостоверение и прошла в лишенное окон тесное помещение. Прокурор и его помощник уже сидели там. Тусклая люминесцентная лампа на потолке была не в состоянии охватить голубоватым светом все пространство, из-за чего в углах комнаты царил полумрак.
– Готова, Хофман? – спросил Сванте Криспинссон, сердечно поприветствовав ее. – Адвокат постарается размазать тебя по стенке, не воспринимай это как личное не приятие.
Нина кивнула коротко, иного она и не ждала.
– Просто держи себя в руках.
Сванте Криспинссон считался одним из самых бойких на язык юристов прокуратуры Норорта, Нина имела с ним дело прежде. По общему мнению, он не хватал звезд с неба, когда дело касалось работы по расследованию преступления, но в зале суда, решительный и хитрый, был просто находкой.
– Посмотрим, не заснут ли у нас присяжные сегодня, – пошутил прокурор. – Крайний слева мужичонка явно может задремать в любую минуту.
Нина взяла чашку кофе и села на стул рядом с дверью. Криспинссон наклонился над своими бумагами, листал их, бормоча что-то себе под нос. Костюм бы немного велик ему, а волосы слишком длинными, он создавал впечатление рассеянного и беззащитного человека, выглядел честным и симпатичным.
Она выпрямила спину и посмотрела на стену прямо напротив себя.
Ивар Берглунд был виновен. Она абсолютно не сомневалась на сей счет. А его кроткий вид был лишь повседневной маской, за которой пряталась жуткая, вызывающая отвращение сущность. С подобным ей приходилось сталкиваться раньше, начиная с детства.
Кофе оказался отвратительным.
Свидетельствовать в суде было той частью ее работы, которая ей больше всего не нравилась.
Судебное разбирательство было представлением в угоду правовой защищенности, судью и присяжных требовалось убедить, что собранных доказательств достаточно для обвинительного приговора. Сама она предпочитала оставаться в тени, за кулисами, вести запутанные расследования, постепенно приближаться к преступнику и сжимать кольцо вокруг него.
