– Все нормально, ты можешь остаться, – сказал он.
Она схватила воздух открытым ртом.
– Я пришла… поговорить о том, что случилось, – сообщила она.
Он хлопнул руками по коленям.
– Чтобы услышать, как это было для вас и…
Она почувствовала, как перехватило горло.
Анника нечасто разговаривала с Биргером, когда они со Свеном были вместе, семьей в основном занималась Май-Лиз. Биргер пропадал на клубных встречах или тренировался в лесу, в один год он даже занял третье место в чемпионате Швеции среди ветеранов. Она помнила его как молчаливого человека.
– Я часто думал о тебе все эти годы, – сказал Биргер.
Она собралась с духом. Решила не вилять, не приукрашивать ничего. В таком случае ей удалось бы оставаться в нынешнем состоянии, удерживать на дистанции окружавшую ее темноту.
– Я почти никогда не думала о тебе, – призналась она. – А как только делала это, сразу же заставляла себя заняться чем-то другим.
Старик посмотрел в окно. Потом кивнул:
– Мы подумывали связаться с тобой, но находили для себя оправдание в том, что ты не хочешь этого. Это было малодушно с нашей стороны, нам же требовалось тебя обо всем расспросить.
Шум в голове Анники не утихал, но она заставляла себя слушать, что говорил этот человек. Потом заговорила снова:
– Я тоже очень многого старалась избегать. Остановилась у съезда к озеру Таллшён на пути сюда, я никогда не делала это с тех пор… После того, как папа умер там.
– Это была ужасная трагедия, – кивнул Биргер, – то, что случилось с Хассе. Мы никогда не дружили, но ведь работали вместе.
Анника почувствовала, как воздух наполнил ее легкие, и опустила глаза в пол. Биргер был одним из руководителей завода. Он оставался на своем посту до конца, пока не вышел на пенсию.
– Хассе был грамотным специалистом, – продолжил Биргер, – одним из лучших. Жаль, что он не захотел стать начальником цеха.
Его слова стали настоящим откровением для Анники, она уставилась на старика расширившимися от удивления глазами.
– Начальником цеха? Папа?
– Хотя у него все хорошо получалось по профсоюзной линии, я должен признать. Исключительный переговорщик, за словом в карман не лез и стеной стоял за своих. В другие времена он бы далеко пошел…
– Это правда, ему предлагали стать начальником цеха?
– Он отказался, заявил, что это не для него. Он был рабочим, так называл себя…
– Но он же мог остаться на заводе? После массовых сокращений?
– Конечно. Нам требовались грамотные специалисты. Но я уважаю его позицию – быть частью коллектива. Это делало ему честь.
У Анники перехватило дыхание: папа мог работать и дальше, избежать безработицы и пьянства.
Молния осветила комнату, гроза приближалась.
– Итак, чем я могу помочь тебе? – спросил Биргер.
Анника убрала волосы за ухо нервным жестом.
– Я пришла попросить прощения, – сказала она, ее голос дрожал.
Биргер опустил взгляд.
– Спасибо, конечно, – пробормотал он, – но в этом нет необходимости.
Спокойное дыхание, вдох и выдох, Анника смотрела на свое колено.
– Мне очень жаль, что все так случилось. Я понимаю, какое зло принесла вам. У меня у самой дети, сын, которого зовут Калле, и, если кто-нибудь сделает что-то плохое ему, я никогда не прощу.
Биргер провел рукой по лицу усталым жестом.
– По-моему, ты не понимаешь, – сказал он. – Мы ни разу не пришли на суд, но не из-за желания продемонстрировать плохое отношение к тебе.
Она молча ждала продолжения. Ее собеседник, похоже, задумался, пытаясь найти правильные слова.
– Нам казалось, будет выглядеть, словно мы оправдываем Свена, если заявимся посмотреть, как ты сидишь там, за ограждением. Мы этого не хотели. Это казалось… неправильным. Мы же не справились с нашими обязанностями, это нам, пожалуй, следовало сидеть там.
Биргер бросил на Аннику быстрый взгляд, словно хотел убедиться, слушает ли она.
– Это как же неправильно надо вести себя в качестве родителей, чтобы сын стал таким монстром? Это трудно принять, тяжело пережить. Свен умер дважды, сначала – когда это произошло на самом деле, и потом – когда мое мнение о нем… – Он покачал головой. – Только потом мы поняли, что наши действия неправильно истолковали. По мнению земляков, наше отсутствие на суде было вызвано тем, что мы не верили тебе и в нашу судебную систему, но это не имело ничего общего с истиной.
– Понимали вы раньше… каким он был? – спросила Анника.
Биргер покачал головой:
– Само собой, такая мысль иногда у меня проскальзывала, я же видел у тебя синяки. Но я не мог поверить в это. Пожалуй, догадывался, но не хотел видеть. И я не сделал ничего. Стыдно жить с этим. Ты знаешь? – Он посмотрел на нее. – Ты знаешь, почему он стал таким?
Она покачала головой.
– Только когда зачитали приговор, мы по-настоящему поняли, как тебе доставалось. Почему ты ничего не говорила?
Вот уже чистые пять баллов, нет, сейчас, пожалуй, шесть.
– Я искренне верила, что это была моя вина, – выдавила она из себя.
– Вовсе нет. Если вспомнить, как с тобой обращались.
– Но я виновата в его смерти.
– Пожалуй, нет.
– Мне не следовало бить так сильно.
– Это был несчастный случай, – сказал Биргер.
Анника подняла взгляд и заставила себя смотреть ему в глаза, когда отвечала.
– Но если все было не так? Если я хотела, чтобы он умер?
Его губы побелели, он посмотрел в окно.
– Желание забрать чью-то жизнь… – сказал он. – Такие мысли возникают у многих.
– Но если я действительно била, чтобы он никогда больше не смог подняться?
Тишина забрала весь кислород из комнаты. Биргер рукой потер лоб над глазами. Анника почти совсем не могла дышать сейчас.
Семь баллов, пожалуй, больше.
– Тогда тебе придется жить с этим, – сказал Биргер наконец.
Восемь, трудно дышать.
В прихожей зазвонил ее мобильный телефон, звук сигнала эхом отразился от стен.
– Ты должна… – начал Биргер.
– Он прекратит сейчас, – сказала Анника.
Когда установилась тишина, воздух, казалось, стал еще более плотным, чем раньше.
Биргер откашлялся.
– Я читаю все, что ты пишешь, – сказал он. – Какие ужасные вещи ты отслеживала.
Он кивнул в направлении книжной полки.
