– Скучаешь по Мастеру Войны, – не спросил, а сказал Тайтингиль. – Вы ругались и даже дрались каждую минуту, но он без колебаний спас тебя от гибели, а ты теперь скучаешь. Я тоже желал бы видеть его здесь… или хотя бы понимать, где он. Хотя бы понимать…
Спать здесь, конечно, было нельзя.
Вообще нельзя было спать.
Раньше, смежая веки, он падал в черный покой, нейроны отдыхали. Сейчас и во сне на Мастера Войны наваливались калейдоскопы образов, столь ярких, что иногда он не видел грани между ними и явью. Боль не отпускала даже во время отдыха.
Потерять рассудок было еще страшнее, чем жить в чешуе.
Да, теперь он знал, что такое страх. Понимание страха пришло одновременно с болью.
Мастер Войны дремал вполглаза, ожидая врага. И перебирал воспоминания и обрывки снов.
Беззащитное, хрупкое девичье тельце, тонкие косточки и жилки, просвечивающие под кожей. Он вел когтем – и гладь шла мурашками, тончайшие волоски приподнимались, и внутри незнакомой плоти расцветала дрожь.
«Я спал с ней».
Геяне вкладывали в эти слова иной смысл. Он – впервые в своей жизни, полной смертей и побед, уснул подле кого-то живого, уснул по-настоящему, а не впал в чуткое сторожевое забытье.
Она сидела подле и смотрела, и касалась его совершенно без страха. Его, Воплощенную Смерть. Маленькая женщина чужого народа.
Алина…
Быкоглав с огромным неуклюжим мечом не мог подкрасться бесшумно, и Мастер Войны с наслаждением воткнул шип драконьего хвоста ему прямо в горло, расплескивая фонтан горячих красных брызг, и потом разметал мясные ошметки по стенам.
Маленький горбатый гуманоид, сцепив ручки у груди, внимательно смотрел.
Дракон свернулся на золоте. Странное дело, соприкосновение с этим металлом и правда утишивало яростную пульсацию в сломанном крыле…
Боль, боль, боль отчасти отступала и делалась контролируемой, как сообщения утерянного нынче навигатора. Но наслаждение так и не приходило.
Под утро дракон выметнул длинную шею далеко за контур окна, оглядывая небо. Созвездия были знакомыми. Сдвинутые, словно чуть переложенные на небосводе созвездия планеты Земля, Гея, планеты врагов; такими они могли сделаться на тысячи лет вперед или назад…
Это повергло Мастера в глухую, отчаянную тоску.
Долгие годы ученые и инженеры всех рас бились над телепортом, способным перемещать не только в иное «где», но и в иное «когда». Теперь Мастер Войны понял: бились напрасно. Потому что никакая наука не могла объяснить того, что произошло с ним.
«Магия» – могла. Сила, видимая им как поток нестерпимой яркости, выгибающий пространство. Удивительная мощь, которую в его мирах не знал никто. И лишь Праматерь сказала однажды: «Я видела эльфа. Эльф сделал так – и была магия». Но расспрашивать ее он не смел. Великая Праматерь не любила говорить о том, что не покорялось ей.
«Магия» – сначала черная, как сажа и окалина на воздуходувке геянского крейсера, сила Цемры, а потом багряно-золотая мощь чешуйчатого ящера проволокла его через миры и парсеки, через пространство и время. И зашвырнула туда, откуда он теперь точно не найдет дороги – никуда. Слишком гордый, слишком безрассудный. Слишком желавший быть лучшим – любой ценой. Слишком желавший быть любимым…
Цена оказалась чрезвычайно высока.
Дракон вернулся в сокровищницу и упал в монеты и слитки, засыпая их рубинами твердеющей на воздухе крови.
Утро уже вовсю высветило огромное помещение через узкие окна у самого потолка, а Мастер Войны все еще не двигался.
Червень явился и бочком, неуверенно пошел вдоль стеночки.
– Ваше… темнейшество… господин дра… Мастер Войны…
– Десять с-стандартных минут, еще дес-сять…
Он так и не сомкнул глаз, и непривычное, грузное тело вяло бунтовало.
– Н-неплохо бы показаться войскам – а то ведь разбегутся, разбегутся же, кто куда…
– Я сам себе войс-ско… А дезертиров… выжгу вс-сех…
Медленно поднялась роскошная рогатая голова, изящно вытянулась шея. Мастер двинул сломанным крылом, аккуратно складывая его на спину. Оскалился от боли, зашипел. Червень попятился.
Звездный воин оглядел себя. Брюхо было отвратительно грязным – налипла кровь, останки поверженных воинств Карахорта, да и сам Карахорт тоже… На всю эту мерзость намертво присохло немало монет и украшений, сплющенных кубков и золотых блюд, которые выглядели как издевательские ордена. Что с этим делать, новоявленный дракон не знал.
Велеть помыть себя?
Велеть касаться себя?
Немыслимо!
Застывшая жижа начинала издавать тленный смрад, шибавший в ставшие чувствительными ноздри, но Мастер Войны даже не мог самостоятельно дотянуться и почистить свои чешуи.
Однажды панцирник, который жил в доме у Ирмы, сел на хвост и начал мыть себя своим же ртом. Отвратительно! «Сделаешь так еще раз – убью», – пообещал Мастер Войны. Панцирник залепетал что-то про сложную работу под прикрытием, в маскировке, но сказанное понял и при господине генерале не мылся. Теперь стало очевидно – если Мастер Войны соберется чиститься сам, придется садиться вот так и лизать свои чешуи.
Чешуи.
Какое унижение!
Он снова направился к большому окну.
Червень покорно ждал.
Пейзаж кругом был уныл. Камни, камни и ничего кроме камней, сколь хватало взора. Далее отвратное болото, плоское, как блин. Болото едва виднелось, а миазмы оттуда долетали даже на приличную высоту смотровой башни Темного Сердца. С высоты полета все это можно было бы рассмотреть получше. Его внезапную вотчину неизвестно какого момента эволюции планеты Гея.
Судя по созвездиям – Гея. Земля.
Пропади она пропадом.
– Червень, – сказал Мастер Войны, – я хочу выпить. Если я не могу летать, и нечего курить… Алкоголь… этанол. Как это называется у вас-с… Чем-то расслабить нейроны. Слеза панцирника, Червень.
– Люголь… Сатанол… – ошарашенно повторил карлик, мостясь рядом на камешке. – Такого у нас отродясь не водилось. Есть оркский бурмур, а еще быкоглавы брагу ставят иногда, могу взять.
– Делай. Кто у вас тут вообще занимается… – Дракон подумал и выдал длинное слово на родном наречии: – Тыловым обес-спечением?
Вопрос остался без ответа, карлик утопал прочь.
Он явился на плац, волоча за собой приличных размеров корыто и сделанный из целой овцы мех, в котором что-то булькало.
Алая шея взметнулась плетью, из ноздрей пыхнул черный дым.
– Оно ч-што, живое?!
Червень икнул от страха, выпустил и корыто, и двухведерный мех лучшего оркского бурмура; тот запрыгал по скале вниз, расплескивая струи коричневой густой жижи с умопомрачительным запахом.
