– У нас…
– У нас, да, мое мудрое и сильное дитя. Мое, не по крови, но по рассудку и тому родству, что превыше всех кровных уз… Пусть будет черный конь, Сотворитель, да не замутится твое животворное дыхание… и пусть он несет меня к цели. Маг, воин и эльфинит, что создан питать нас… Есть все, что нужно, чтобы жить и править. Чтобы самому стать Сотворителем. Мы поняли друг друга.
– Мы – да, – снова скрежетнул жвалами паук, пристраивая голову на груди мага и плотнее обхватывая его лапами, прижимаясь. – Мы…
– Я дам тебе имя. Аэктанн, Обретенный.
– Иметь имя – честь. Я в долгу перед тобой. Я, Аэктанн.
Преображенный конь выдохнул горячее и ускорился, казалось, пытаясь пролететь сквозь горизонт.
Глава 15
Эльфийская любовь
Маруся подошла к окну в холле бочком и с опаской глянула вниз.
– Двадцать второй этаж, да! – сказала Алина и надавила кнопку звонка. – Мама! Мам!
В ответ донесся оглушительный собачий лай и звуки бодрого когтистого топотания.
– Алина, ну что, у тебя ключей нет?
Ирма показалась в дверях – встрепанная и чуть сонная, в теплых носочках и домашнем спортивном костюмчике.
Маруся серебристой ракетой стратегического назначения осторожно вдвинулась в квартиру. Лаки, скуля, попятился задом, влез под коридорный пуф наиболее ценной половиной черно-пушистого тела и притих.
– Ирина Викторовна!
Рука Ирмы вмиг оказалась в широченных ладонях поморки, и ее затрясло, будто она попала в кухонный комбайн.
– Ирина Викторовна! Здрасте, умница вы моя! А что мужик пропал, вы не переживайте. У меня вон тоже пропал. Так мы разыщем, Ирина Викторовна! Я для этого приехала! Я две ночи в плацкарте тряслась, еле грибы уберегла!
– Я Ирма! – немедленно отнимая руку, взвизгнула женщина. – Ирма Викторовна! И я решительно не понимаю, что здесь происходит! Кого ты привела, Алина? Что за майор Айсберг?..
– Это Маруся, мам! Маруся, оттуда, с севера! Куда дядя Тай и Котик ездили за кораблью Мастера…
– Из Малиновой Варраки я. Мы, девчонки, может, и выпить сразу сообразим? Грибка, жалко, не захватили с собой, они у Димки в холодильнике остались, а то перекиснут совсем!.. Да ништо, что ты беременная, немножко-то можно, за здоровье малыша!
– Вы… пить? Выпить?! Алина. Ты что, сказала чужому человеку про… мою беременность? Которую даже я сама… даже я…
– Она не чужая, мам. Маруся – своя… совсем своя.
Кот Пиксель издалека осмотрел гостью и удалился в сторону миски.
Ирма, покинув прихожую, шумно возилась в кабинете, демонстративно перебирая деловые пустяки с места на место: ноутбук, планшет, стопку бумаг… Неловко задела, уронила папку – белые листы разлетелись веером.
Черт! Да они с ума посходили!
– Это Котика девушка, – пояснила Алина, появляясь в дверном проеме. – Деревенские традиции попроще наших. Вот Маруся и приехала. Мне это нравится, мам.
Ирма, неловкая, постанывая от тупой боли в спине, собирала бумаги – и рассыпала их еще раз. Медленно разогнулась и уставилась дочери не в глаза – в переносицу.
– Котика – что?
– Баба я Димкина, – сказала Маруся, воздвигаясь за Алинкой, и Ирме показалось, что бесцеремонная, наглая деревенская тетка заслонила весь свет и выдышала весь ее, Ирмин, воздух в ее, Ирминой, квартире, с величайшим трудом выцарапанной в процессе развода из Коли Панченко.
– Вот – это? – Ирма постаралась как можно обиднее произнести краткую фразу, и у нее получилось. – Это – с Котиком? Дима… он… Алина, детка, дай женщине денег на такси, и пусть она немедленно едет к себе на станцию Строитель в Мытищи, или откуда она там. И чтобы ноги ее не было в нашей квартире.
– Мама, ты говоришь, как городской… сноб! Как расист! А она видела, как пробудился дракон, мама! И как Мастер Войны поднимал свою корабль из болота! Мой Мастер!
– Мастер, – выдохнула Ирма, сжимая кулаки. – Ваза. Воительница!
– А ты, Ирина Викторовна, не гневайся, тебе не полезно, – медленно выговорила Маруся, и в воздухе запахло грозой. – И не жадничай. У тебя тоже, как-никак, свой мужик есть, а Димку уж можно и отпустить.
Неизвестно, что вынесло Ирму больше – «тоже», с протяжным круглым «о» или добавочка в виде запростецкого «как-никак», которую она сама не желала применять даже к своему теперешнему неопределенному социальному статусу…
«Встречаются».
Как-никак.
Деревенская дылда выдала лучшее определение того, что происходило с Ирмой.
– Вон, – железно сказала женщина.
– Мама!
– Во-он…
– Ах так? Ну, мы и сами уйдем, мама! А между прочим, могли бы объединиться, и вместе…
Маруся подбоченилась.
– Я-то уйду. Уйду, мужика своего искать. Своего! – повторила она бронебойно. – А что ты виды на него имела, я уж поняла! Мужик-то хороший. Молодой!
Молодой – это слово напоследок резануло по живому, и Ирма, потерявшая остатки самообладания, взвизгнула и запустила бумагами в вазу, которая даже не покачнулась, и закричала, яростно вбивая утепленные пятки в паркетные плашки, что-то на тему деревенских нахалок и излишнего веса.
Алина тоже топнула ногой, как норовистая лошадка.
– И уйду! И уйдем! Раз ты не понимаешь, мама! Потом сама будешь звонить и мириться!
Она круто развернулась и начала сгребать со стола все, что попалось под руку, – ключи, кошелек, сумочку, брошенную впопыхах при входе, еще какие-то безделушки.
Космическая корабль, невиданное Беломорье, ее бесследно канувший странный мужчина, которого она впервые увидела вот тут, в мамином кабинете, безжизненно простертым на окровавленных простынях… он, может быть, именно сейчас пропадает – где-то, неизвестно где!
Их мужчины! Золотой дядя Тай, который может плести косички, и дядя Котик, добрый и хороший, подаривший пони Филю, классные барабаны и дух очаровательной вседозволенности…
– Пойдем, Маруся! Раз так, станем жить у Котика! И сами будем матери дома!
Гулко хлопнула дверь.
В квартире стало оглушительно пусто. Напуганный толстый черный пес не решался вылезти из-под мебели, а кот Пиксель осторожно водил усами, пытаясь понять, что же произошло – и что следует сделать дальше. Как лучше в равной степени послужить великой звездной империи Гертай, да сияет вечно ее Белое Солнце, и не менее великой, но пока находящейся в подчиненном положении планете Панцырь?
И еще – не обидеть геян. Неплохие в общем-то гуманоиды. Слишком суетливые, но неплохие.
Подошел к Ирме, забрался всем мягко-пушистым телом на колени и включил мурчание.
