– Тфе тюшины? Тфатцать щетыре? Колбаски! Майн готт! Какой у тепя, отнако, аппетит, папаша!
– Э-хе-хе… Чего уж скрывать, если я сажусь за стол, то накидываюсь на еду как тигр, а может, даже лев.
– Я бы и сам съесть штук тфенатцать!
– Завтра, если пожелаешь, я вам с братом хоть сотню их куплю! У меня тут завалялось пятьдесят монет, и я собираюсь спустить их все без остатка.
– Карашо, папаша.
– И даже одарить хороших людей.
– Караул уше сменяться.
– Можно идти?
– Ты, папаша, идти за мной. Мой пратишка Фольф охранять лестницу.
– Ты дал на табачок этому бравому парню? Возьми-ка монету и передай ему.
– Ты слишком просаться теньги, отец, – осуждающе произнес немец, однако живо протянул руку за монетой.
– Что прилив принесет, то отлив унесет, – философски заметил Каменная Башка. – Когда у моряка пустые карманы, он их выворачивает, чтобы поскорей наполнились. Когда же они полны, мой дорогой, он опустошает их гораздо быстрее, чем вы, сухопутные крысы.
– Нато пыл хотить в моряки, – вздохнул солдат.
– Вот-вот… В следующей жизни ступай на флот. Потерпи немного, мой бедный сынок, и скоро тебе представится такая возможность. Не думаю, что тебе суждено состариться.
– Это плохой напутствий.
– Не обращай внимания! И мы, моряки, всю свою жизнь ходим над бездной. Один порыв ветра, один проклятый бортовой залп – и ты уже в холодной и мрачной морской пучине…
Смешавшись с толпой солдат и моряков, боцман и его спутник вошли в особняк.
Солдат провел бретонца через пять-шесть комнатушек, заставленных койками, затем отпер небольшую дверцу, и, спустившись на пять ступенек, приятели оказались в некоем подобии гостиной.
– Капинет маркиса Калифакса, – вполголоса объявил немец.
– А он сейчас, случайно, не наверху, у светловолосой мисс? – справился Каменная Башка.
– О нет, он сейчас ушинать с кенерал Хау!
– Ну, значит, дело на мази. А где твой братец?
– Айн момент, папаша.
Солдат открыл очередную дверь, и бретонец увидел за ней упитанного светловолосого немца, как две капли воды похожего на Ульриха. Караульный сидел на ступеньке высокой лестницы.
– Мой прат Фольф, – представил Ульрих.
– Дай ему монетку.
– Нет, потом, мы выпить фместе.
Вольф, вскинув ружье, поднялся. Он был немного моложе брата и сложением напоминал быка.
– Фот тот трук, – пояснил Ульрих.
– Прохотите, – разрешил Вольф.
– Камеристка один?
– Ja.
– Каспаша спать?
– Еще нет.
– Ты штать.
– Не шевелиться, – подхватил Вольф.
– Потом платить тфе путылки пифа.
– По рукам!
– Вот ведь шельма! – бормотал бретонец, поднимаясь по лестнице. – Уже третью монету загреб.
Взойдя по винтовой лестнице, спиралью поднимающейся по стене башни, наемник остановился перед дверью, скудно освещенной единственной сальной свечой – ничего лучше в Бостоне было уже не найти, – и негромко постучал.
Спустя мгновение дверь отворилась, и на пороге предстала высохшая особа лет тридцати пяти – сорока, черноволосая, с выступающими кроличьими зубами.
– Это ты, Ульрих? – удивилась она. – Чего тебе нужно в такой поздний час? Или вас послал маркиз?
– Ви спать, мисс?
– Еще нет.
– Фаш трук хотеть поковорить фас.
– Мой друг? – изумилась камеристка.
Собравшись с духом, Каменная Башка вступил в богато убранные покои, освещенные двумя чадящими сальными свечами.
– Нелли, крошка моя, неужто ты меня не узнаешь? – вопросил он с дрожью в голосе.
– Нелли? О чем это вы толкуете, сэр? – облила его холодным презрением камеристка. – Я никогда не носила такого имени! – И она возмущенно фыркнула.
– Ах, оставь эти ваши женские штучки! – взмолился истомившийся в разлуке страдалец. – Не играй с несчастным, столько перенесшим ради тебя, моя ненаглядная Нелли!
– О чем вы хотели поговорить со мной, сэр?
– Хотел поведать историю, истинность которой подтвердит сэр Уильям Маклеллан, – произнес бретонец с лукавой улыбкой.
Камеристка стала белее мела.
– Вы сказали «Маклеллан»? – воскликнула она, пошатнувшись.
– Ах, похоже, память к тебе возвращается!
Указав наемнику на дверь, решительная особа сказала:
– Теперь я, кажется, припоминаю. Оставь нас одних, Ульрих.
Дождавшись, пока звук шагов немца растает вдали, она подбежала к боцману, взяла его за руки и крепко их сжала.
– Повторите же мне это имя! – воскликнула она.
– Сэр Уильям Маклеллан, капитан «Громовержца». А я, сударыня, не кто иной, как его боцман, и послан сюда им, – отвечал бретонец.
– А где же сам баронет?
– Ближе, чем вы думаете, сударыня.
– Как?! Здесь, в Бостоне? Но это невозможно!
– Во имя Иль-де-Ба! Если уж я, его верный спутник, здесь, то где же еще быть ему? Или вы сомневаетесь в моих словах?
– Он тут, под одной крышей с нами?
– Еще нет, но очень близко. Не хотите ли предупредить вашу хозяйку?
– Да-да, разумеется, сейчас же!
Камеристка удалилась и пять секунд спустя вернулась со словами:
– Проходите, леди Мэри вас ожидает.
12. Два брата
Боцман прошел в крохотный будуар. Стены здесь были обиты камчатым шелком, вдоль них стояли изящные диванчики и столик черного дерева, на котором возвышался серебряный канделябр с четырьмя свечами. Здесь, сидя в удобном кресле, моряка ждала леди Мэри Уэнтворт.
При виде нежданного гостя она вскочила и устремила на него с испугом и надеждой взгляд широко распахнутых синих глаз.
То была высокая красавица с осиной талией, одетая в синий перкалевый пеньюар, украшенный брюссельским кружевом. Едва ли ей исполнилось больше восемнадцати лет. Золотистые волосы спускались по ее плечам, крохотные губки краснели, как кораллы, а розовые щечки рдели, будто наливные яблоки.
Каменная Башка замер при виде такой красоты. Он неловко поклонился невесте капитана и вскинул руку в морском приветствии, не понимая, как следует себя вести.
