– Кто из вас палач?
– Я, – шагнул вперед бывший каторжник.
– У вас есть бумаги от генерала Хау?
– Вот они, господин комендант.
Комендант брезгливо принял скрепленные сургучом бумаги, развернул и прочел.
– Все в порядке, – наконец обронил он холодно. – Казнь назначена на завтра, за час до заката. Утром возведете виселицу. У нас нет опыта в таких делах. Все необходимое вам предоставят. Вы не голодны?
– Благодарим вас, мы уже поужинали, господин комендант, – вставил Каменная Башка.
– И тем не менее я прикажу принести вам что-нибудь. Этой ночью будете спать в комнате, которую вам укажут. Там в углу поставлены койки.
И, не глядя на палача и его спутников, он махнул рукой: аудиенция закончена. Определенный в провожатые офицер стал теснить бретонцев к дверям, и они вышли вон.
20. Господин Гони Монету
Для ночлега «господам из Бостона», как их в насмешку назвал сопровождающий, выделили комнату, по-видимому служившую складом. Она была завалена мешками с песком и плетеными корзинами-габионами, которые, забив их землей, применяли для сооружения фортификаций вокруг батарей. Еще там громоздились старые колеса от пушек, бухты канатов и мотки веревок. Правда, помимо всего этого добра, здесь имелся стол, а в углу нашлось с полдюжины сломанных коек.
– Во имя Иль-де-Ба! Хорошо же здесь встречают служителей правосудия! – возмутился Каменная Башка. – Вот уж не ожидал такого холодного приема.
– А на что ты рассчитывал? – спросил невозмутимый Малыш Флокко.
– Готов поспорить, на ужин нам подадут пару корок хлеба и сухую треску, об которую зубы можно обломать. Ну и скряги!
Тут дверь распахнулась, и вошел солдат-инвалид с тремя котелками и бутылкой вина.
– Вот, стало быть, как здесь потчуют провожатых на тот свет, – укорил его Каменная Башка.
– Это обычная солдатская пайка. У нас заканчивается съестное, но…
– Но что?
– Но я могу достать вам кое-чего получше, если раскошелитесь.
– Вот тебе на! – притворно удивился бретонец. – Что у тебя в котелках?
– Похлебка из сушеной трески.
– Нам бы чего поаппетитнее, господин маркитант! Что у вас можно получить за звонкую монету?
– Есть настоящий голландский сыр, вкуснейшая сельдь, недурная ветчина – последнюю свинью я зарезал месяц назад…
– Да это настоящий пир! А вино?
– Вина не осталось. Есть темное пиво.
– Неси! Мы платим. А эти котелки лучше отдай оголодавшим солдатам. Джентльмены на службе у виселицы такую бурду есть не станут.
– Отлично, господа. Коли вы готовы тряхнуть мошной, я принесу вам все лучшее из своих запасов.
– Давай поживее! Мы проголодались. Ступай!
Увечный солдат тут же испарился, прихватив с собой не только котелки, но и бутылку.
– Ну и прощелыга! – то ли возмутился, то ли пришел в восторг Каменная Башка. – Болтаться мне на виселице, если этот плут не собирается сбыть солдатам и бутылку, и эту отвратительную бурду. – С минуту он молчал, глядя на палача, который, казалось, совсем приуныл, потом не выдержал. – Земляк, – проговорил он, – я вижу, на душе у тебя неспокойно.
– С чего ты взял? – вздрогнув, спросил бостонский палач.
– У тебя все на лице написано.
– Что тут поделаешь… Всякий раз перед казнью я чувствую смертный ужас. Ну не рожден я для такого ремесла.
– Полно кручиниться, земляк! На сей раз ты сыграешь с англичанами отличную шутку! Божился ведь, что веревка лопнет?
– Насчет этого можешь не сомневаться, – успокоил бостонский палач. – Я подрезал волокна, и веревка порвется под тяжестью вашего капитана.
– Так чего же ты страшишься?
– Что, если американцы опоздают?
– Ну уж нет! Я готов поручиться за этих молодцов, в особенности за полковника Молтри, – заверил боцман. – Мне довелось видеть их в деле. Готов прозакладывать свою трубку, что завтра они зададут жару англичанам, и тогда мы посмотрим, выдержат ли те такую добрую трепку. А уж когда заговорят пушки «Громовержца», будь уверен, что после десятого залпа замолчат все батареи форта. А вот и господин Гони Монету!
Маркитант, пыхтя, втащил две тяжелые корзины с провизией и пивными бутылками. Осмотрев товар, боцман презрительно выпятил нижнюю губу и спросил маркитанта:
– И сколько ты хочешь за все, господин Гони Монету?
– Съестное у нас кончается, – заюлил маркитант. – Да и цены на провизию взлетели…
– Ну же, не мямли! У палачей всегда найдется пара долларов в карманах.
– С вас пять долларов.
Бретонец, прищурившись, поглядел на инвалида:
– Вот ведь выжига… Вместо того чтобы накинуть пеньковый галстук на благородного английского джентльмена, я бы с удовольствием вздернул тебя, грабитель. Но я – человек слова, от своих обещаний не отпираюсь. Вот тебе твои деньжата. – И, сунув руку за пояс, боцман отсыпал маркитанту пять серебряных долларов. – Все ли верно? – спросил он с насмешкой.
– Верно, верно, мой добрый господин, – отвечал маркитант, поспешно припрятав монеты.
– А не боязно тебе принимать деньги от палачей? – полюбопытствовал бретонец.
– Это мне-то? – Маркитант осклабился, показав обломки гнилых зубов. – Вот уж нет, мой добрый господин. Не зря же моего деда прозвали Тайбёрнским Джеком.
– Это ты о чем?
– Он, почитай, всю свою жизнь состоял при «тайбёрнском дереве» и немало развесил на его перекладине разных нечестивцев.
– Значит, тебе будет не зазорно пожать мне руку?
Маркитант с готовностью протянул бретонцу скрюченную кисть, больше похожую на клешню. Каменная Башка с силой тряхнул ее и прижал к груди со словами:
– Раз уж и я служу ее величеству виселице и твой почтенный предок состоял при этой «трехногой кобылке», можем мы быть откровенны друг с другом? А если тебе надобен другой резон, скажу, что денег у нас навалом. Об этом забывать никак не стоит.
– К чему это вы клоните?
– Не каждый день встречаешь потомка знаменитого лондонского палача. Почему бы тебе не отужинать с нами? Не побрезгуешь нашей компанией?
– О нет! Такие настали скверные времена, что торговля идет из рук вон плохо. Комендант задерживает плату, и у наших бравых солдат нет и пенни на табачок. Я уже стольким отпускал в кредит, что и разориться недолго.
– Уверен, они тебе за все заплатят сполна, когда из Англии придут корабли, груженные золотом.
Усевшись вместе с бретонцами за покосившийся стол, маркитант накинулся на угощение, да так живо заработал челюстями, что бретонец не удержался от восклицания:
