Внезапно он так сильно хлопнул себя по лбу, что Малыш Флокко подскочил от неожиданности. На секунду ему почудилось, что он услыхал пистолетный выстрел.
– Что такое, боцман? – испуганно спросил он. – Голову себе разбить хочешь?
– Идея!
– Неужто это удар выбил ее на поверхность? Не будь ты бретонцем, уже валялся бы без сознания!
– У меня превосходная мысль! Слушай: помнишь, как мы спасли баронета из лап англичан, когда они собрались его повесить?
– А как же! Только благодаря бостонскому палачу англичанам не удалось вздернуть нашего капитана!
– Позови-ка этого молодца сюда, да побыстрее!
– Я мигом! – отозвался марсовой.
Глубоко вздохнув, боцман поглядел на паруса и на вельбот с двенадцатью гребцами, устремившийся к медленно шедшим под слабым ветром американским кораблям. Старик достал свою знаменитую трубку, невредимую после стольких приключений, выпавших на долю ее владельца, хорошенько ее набил и, закурив, уселся на лафет своего любимого абордажного орудия.
– Кажется, мне удалось найти решение, – пробормотал он, выпустив густой клуб дыма. – Баронет будет в ярости, ну так что ж! Можно простить старому боцману кое-какие проделки.
5. Четыре казни
Пять минут спустя Малыш Флокко уже взобрался на бак вместе с бородатым силачом средних лет. То был бостонский палач, уже известный некоторым из наших читателей.
– Мой бедный товарищ, – сказал Каменная Башка этому человеку зловещего вида, – завербовав вас на наш корвет, я обещал вам, что вы навсегда оставите намыленные веревки. Но сегодня кое-что произошло, и без вашей помощи не обойтись.
– Я уже знаю, – отозвался палач с печальной улыбкой. – Малыш Флокко обо всем мне рассказал.
– С нашим капитаном шутки плохи, а значит, завтра утром вам придется ненадолго вернуться к прежнему ремеслу.
– Скажите прямо: к бесславному ремеслу…
– Об этом можно и поспорить. Полагаю, что веревок здесь в избытке.
– Семь или восемь найдется.
– Достанет и четырех. Троих несчастных вам предстоит отправить на тот свет, но четвертого нужно спасти. Подрежьте веревку так же, как вы это сделали для господина Маклеллана. Что скажете, господин палач?
– Не называйте меня так.
– Тогда я буду звать вас Веревочным Старшиной. Так вам больше нравится?
Пожав плечами, палач с улыбкой отвечал:
– Я сделаю то, о чем вы просите. Но разве капитан ни о чем не догадается?
– А это уже моя забота. Как только веревка бедняги-солдатика оборвется, мне придется умолять капитана о прощении. Проклятье!.. К сожалению, этот пожиратель сарделек немало помог нам во время осады Бостона. Если все получится, обещаю вам неплохую горстку фунтов – мое месячное жалованье.
Тряхнув головой, бородач воскликнул:
– Принять у вас деньги? У первого, кто решился подать руку палачу?.. Нет, Каменная Башка, уж лучше бросьте свое золото на корм рыбам.
– Ну так пропьем его вместе с Малышом Флокко! А рыбы в деньгах не нуждаются.
– По рукам! – сказал Веревочный Старшина (отныне и мы станем называть его так).
Крепко пожав руку весельчаку-боцману, он бесшумно спустился по лесенке и исчез во мраке.
– Хм… – пробормотал Малыш Флокко, когда друзья остались вдвоем. – Уж и не знаю, чем закончится твоя затея.
– Если капитан совсем раскипятится, он велит меня расстрелять, а не повесить, – отвечал бретонец, вновь разжигая трубку. – Но, зная баронета, я уверен, что он лишь посмеется. А вот и вельбот мистера Говарда. Что, если и на американских судах есть кого вздернуть?
Однако, как оказалось, американцы не нашли в трюмах ни одного вражеского солдата. Друг маркиза Галифакса, лорд Клинтон, как видно, заботился лишь о том, чтобы подорвать «Громовержец» грозного Корсара и его людей.
– У Веревочного Старшины будет не так уж много работы, – сказал боцман Малышу Флокко. – Ну и мерзавец этот маркиз! Ему хотелось отправить на тот свет именно нас! Пусть только попадется мне в руки! Ты слышал, что ужасный шторм, разразившийся на севере Атлантики, разметал флот лорда Данмора?
– А нам-то что до его эскадры?
– Да ведь с его эскадрой шел и фрегат маркиза Галифакса. Он наверняка должен был пристать к берегу, чтобы залатать течи. Говорят, что из-за циклона, которую неделю бушующего вдоль виргинского побережья, фрегату не удалось нагнать эскадру лорда Хау и в поисках пристанища он пошел на юг. Понимаешь, к чему я клоню?
– А как же.
– Так пойдем ко мне в рубку и выпьем глоток, а потом проведаем немца Пивное Брюхо.
– А он тот еще хапуга! – сказал марсовой. – Едва не разорил тебя в таверне «Тридцать бизоньих рогов»!
– Да что мне станется!
Они молча пересекли палубу, где на вахте стояли лишь несколько матросов, поскольку маневрировать в такой штиль не приходилось, и спустились к батарее. Там, под охраной вооруженных ружьями с примкнутыми штыками матросов, томились четверо наемников. Свет большого фонаря отбрасывал на их лица зловещие отблески.
– Дайте-ка мне поговорить с этим молодцом, – сказал бретонец, указав на сидевшего на низкой скамье Ульриха по кличке Пивное Брюхо, закованного в кандалы.
Казалось, ни Ульриха, ни его спутников не волновала мысль об уготовленной им участи. Будто свыкшись с жестокостью военного времени, они равнодушно ждали казни. Оставив родные места, где правили немецкие князьки, они знали, что не все вернутся на родину.
Увидав бретонца, Ульрих вытаращился на него во все глаза. Во взгляде его блеснула надежда.
– Ты, папаша, карашо сделать, что пришел меня профедать.
– Это почему? – спросил Каменная Башка.
– Завтра я умирать. У меня карманы полны золота. Я его тебе оставить, папаша. Не уфидеть я больше мою нареченную… – добавил бедняга с тяжелым вздохом. – Мое сердце кричать, кричать ее имя… Бедная Рита! Я должен был шениться после войны. Теперь все, конец! Ночь тяшелый, ночь темный, крылатые чудовища кричат мне: ты погиб, Ульрих!
– Бедняга! – прошептал Малыш Флокко, утерев глаза рукой.
Каменная Башка и сам с трудом сдерживал слезы. Золотое сердце бретонца не могли ожесточить ни морские баталии, ни кровавые абордажи.
Немец повесил голову, будто желая скрыть слезы, помолчал с минуту и продолжал:
– Я никогда не бояться смерти: я остафил моя родина, моя старая матушка и милый дом, чтобы отпрафиться на фойну. Я не надеяться уфидеть моя любимая нефеста, потому что фойна никого не шалеет. Я умереть на фиселице, с фысунутым языком… Какой ушас! Я хотеть, чтобы меня расстреляли…
Каменная Башка вдруг нагнулся к немцу и прошептал ему на ухо пару слов. Солдат вздрогнул. Лицо его мгновенно прояснилось.
