Глаза синьора Миллефьори наполнились слезами от нежных слов, сказанных ему Храпешко. В сущности, ему и не было так уж важно научиться искусству изготовления стекла чешми-бюльбюль, но он все-таки хотел еще раз, а, может быть, и в последний раз, дать Храпешко шанс почувствовать себя, как в старые добрые времена, — значимым. С выраженным смыслом жизни.
— Давай сделаем его вместе!
— Давай!
Они пошли в одну из мастерских Миллефьори и вдвоем взялись за работу. Миллефьори произнес — говори, а Храпешко:
— Доведи температуру до 1723 градусов! — кричал Храпешко.
— Доведено до 1723 градусов, — отвечал Миллефьори.
— Сода с 72 процентами кварца.
— Сделано!
— Немного квасцов, немного медной соли.
— Всего понемногу!
Глаза Храпешко были полностью закрыты. Он держал голову высоко поднятой к небу, которого он не видел, жилы на шее натянулись, пальцы сжались в кулак.
— Обязательно пять процентов кобальта.
— Есть пять процентов кобальта!
— А теперь…
— А теперь..?
— А теперь янтарь… янтарь мягкий, как: душа, сонный и ранимый в одно и то же время…
— Сонный и ранимый…
— А теперь… несколько капель слез девственницы…
— Тебя заносит… Храпешко… тебя заносит.
— Хорошо… хорошо… можно без них.
Приготовив смесь. Миллефьори поставил ее в печь и стал ждать, пока Храпешко не скажет, что время пришло.
— Пора!
С помощью Миллефьори Храпешко залез на деревянную бочку, взял трубку обеими руками, сунул ее в печь, где клокотала раскаленная лава, потом вытащил, трижды вдохнул единственный и последний воздух, который Вселенная предназначала ему.
И дунул…
67
А потом наступила полная темнота!
Темная непроглядная темень.
Ни звука.
Он дышал. Слышал звук собственного дыхания, потом услышал еще какие-то отдаленные звуки.
Нет, ничего не слышно.
Прислушался.
Он осмотрелся вокруг и ничего не увидел. Вдруг где-то прямо перед ним появилась светлая щелка.
Неужели рассветает?
Не шире лезвия ножа. Он приблизил глаз к щелке.
На улице был день.
Он дышал.
И там он увидел.
Несколько батраков в белых рубахах и черных жилетах скатывали деревянные бочки с небольшой телеги и катили их к воротам дома. Недалеко от батраков на небольшом пригорке стоял голый по пояс мальчик лет десяти в коротких штанах. Он весело смотрел на работников. Он подпрыгивал на пригорке, топал босыми ногами в пыли, бегал вверх и вниз и что-то весело кричал работникам. Те не обращали на него никакого внимания, стараясь не уронить бочки с телеги. Двое из них стояли наверху и толкали бочки по двум толстым доскам вниз, а двое других их принимали. Потом за них брались другие двое и катили их к дому с широким двором, где человек с бородой, одетый чуть лучше остальных, велел им поторапливаться, потому что у них нет времени.
— Нет времени, нет времени, — кричал бородатый.
— Есть время, есть время, — хихикал мальчик с пригорка, повторяя каждую его фразу.
— Да замолчит он когда-нибудь, — кричал бородатый, а работники смеялись, совершенно не стараясь делать так, как он велел.
— Быстрее, быстрее!
— Медленнее, медленнее!
— Следите за бочками!
— Не следите за бочками!
— Это невозможно, — крикнул он и побежал к ребенку, а тот, увидев надвигающуюся опасность, отбежал и скрылся за пригорком. Бородатый сделал всего несколько шагов, затем вернулся назад к мастерам. Ребенок снова взбежал на пригорок, лег и продолжал лежа следить за работой. И смеяться.
После того как разгрузка бочек была закончена, бородатый вошел в дом, а четверо рабочих, тяжело дыша, сели у телеги. Двое вытащили белые платки и начали вытирать лоб и шею.
Полуденное марево. Середина лета. Земля сгорела и пересохла, и только пыль поднималась над всеми дорогами, ведущими в город. Из-за жары всякий раз, когда по дороге ехала телега, запряженная толстыми измученными лошадьми, пыль за ними поднималась так высоко, как если бы шла целая армия.
— Эй, малыш… — крикнул один из работников, сидевший в телеге, свесив ноги вниз.
— Мальчуган, подойди-ка.
Он поманил пальцем ребенка, который спрятался за небольшим кустом, и тот весело вскочил и побежал к ним, а работники улыбались, глядя, как смешно он бежит. Мальчик подбежал и сразу же начал грязным рукавом вытирать им вспотевшие лбы.
— Послушай… хочешь вина? — спросил один из них.
— Хочу.
— А что же ты теперь не сказал — не хочу? Из чувства противоречия?
— Вина хочешь, а его нет, — сказал второй, сидевший в телеге. — И мы хотим, ан нету. Но если ты чуток подождешь… то может быть…
Вдруг мальчик в панике сел на землю и закатился под телегу закрыв голову руками и платком, который все время держал в руках, и которым и дальше собирался вытирать лбы работников. Батраки посмотрели на двери дома и увидели там бородатого, идущего к ним с несколькими бутылками вина.
— Спасибо, хозяин! — сказали работники, сжимая холодные бутылки в руках.
— На сегодня всё, — сказал бородатый. — Будет новый груз, снова вас позову. Потом вынул что-то из кармана и раздал им всем. Один крупный толстяк в белой рубахе взял монеты, провел ими по подбородку, а затем начал пихать их в карманы. Бородатый попрощался со всеми и вернулся в дом.
— Эй, парень… вылезай, — крикнул работник с телеги.
Мальчик вылез и начал, тянуть к нему руки. Просил дать ему вина.
— Послушай… как там Анка?
— Не скажу, пока не дашь глотнуть.
— А я не дам, пока не скажешь, — сказал толстяк, а другие начали толкать его локтями.
— Не скажу, пока…
— Не дам, пока…
Остальные трое встали, подняли бутылки и начали пить, у мальчика потекли слюнки.
— Скажешь?
— Скажу.
Один из них дал ему лизнуть горлышко, но тот поднял бутылку и начал с жадностью пить.
— Ээээй… постой, ты чего это присосался?
Тут все рассмеялись еще громче, и каждый дал сделать ему из своей бутылки по глотку. Этого вполне хватило, чтобы мальчик опьянел и начал кувыркаться вперед через голову, а рабочие стучали по дереву телеги и пели песню «Загорелось все вокруг». Они подняли такой шум, что слышно было в ближайших домах.
