— Ну коли уж мы заговорили о тех, кого обидел Тургенев, — усмехнулся редактор, — тут много кого можно вспомнить, и вообще, какой русский литератор никогда не ругался в пух и прах с другими литераторами? Вот, к примеру, Достоевский… кстати, вы в курсе, что он сейчас в Бадене?
— Да, я видел его в гостинице.
— И не подошли? Смотрите, он до ужаса мнителен, может обидеться. Даже наверняка обидится.
— По правде говоря, я не был уверен, что он меня вспомнит: мы встречались лишь раз в какой-то редакции. А вы хорошо его знаете?
Редактор любил говорить о своих литературных знакомствах и принялся рассказывать, что с Достоевским он познакомился уже после того, как Федор Михайлович побывал на каторге. Платон Афанасьевич вскользь упомянул тяжелый характер писателя, его страсть к игре и долги, которые Достоевский «из чистой глупости» принял на себя после неожиданной смерти брата, пытавшегося издавать журнал и оставившего дела в большом беспорядке. Но Тихменёв не был бы Тихменёвым, если бы в бочку дегтя не плеснул еще и яду.
— Всего год или два тому назад, — разоткровенничался он, — я видел Достоевского в Висбадене, куда он приехал с любовницей, пока жена его в России умирала от чахотки.
— Я слышал, он снова женился после того, как овдовел, — пробормотал Михаил.
— Да, на стенографистке, которой диктовал роман «Игрок». Вряд ли этот брак долго продержится: она ему в дочери годится.
Михаил собирался спросить у редактора совета, и совсем не по поводу литературы, но последняя фраза собеседника отбила у писателя охоту делиться с ним чем бы то ни было. Чтобы отделаться от Тихменёва, Авилов поглядел на часы, объявил, что его ждут, и попросил извинения за то, что ему срочно нужно идти. Впрочем, на прощание он все же пообещал заглянуть к Гончарову и поздравить его с прошедшими именинами.
— Только смотрите, чтобы он не принял вас за шпиона Тургенева, — хмыкнул Тихменёв. — Иван Александрович уверен, что Тургенев нанимает людей, чтобы те рылись в его рукописях.
…Не сказать, что Михаил Петрович убежал от редактора во всю прыть, но, во всяком случае, писатель почувствовал, что ему даже легче дышится после того, как он расстался со своим всезнающим собеседником. «Взять хотя бы графиню Вильде, — размышлял Авилов, — всем известно, что она сплетница. Это характер понятный: злой ум — и пустота, конечно. Вероятно, она еще и несчастлива в семейной жизни, отсюда такой интерес к чужим делам. Она многое знает, может рассказать что угодно о ком угодно… и, однако же, не вызывает такого отторжения, как Платон Афанасьевич. — Тут его мысли изменили свое направление. — Может быть, вставить ее в повесть? Но что можно о ней написать? Так-то она совершенно обыкновенная женщина, без всякой изюминки, если, конечно, не считать ее положение в обществе».
Он явился на виллу обыкновенной женщины и осведомился у горничной, дома ли госпожа графиня и может ли она его принять. Выяснилось, что Вера Андреевна куда-то уехала, но обещала вскоре вернуться.
— Хорошо, — сказал Михаил, решившись, — я подожду ее здесь.
Ждать пришлось неполных два часа, которые писателю помогли скоротать принесенные горничной французские газеты и несколько чашек чаю. Оглядываясь на высокие напольные часы в корпусе из красного дерева, Михаил то и дело говорил себе, что ему лучше уйти, но тотчас же вспоминал, зачем он здесь, и принимал решение набраться терпения. Стрелки перемещались возмутительно медленно, и наконец — стук колес подъезжающего экипажа, знакомый голос, произносящий какую-то витиеватую немецкую фразу, потом распахивается дверь — и вот, пожалуйста, Вера Андреевна собственной персоной в облаке сиреневого шелка и дорогих французских духов, имитирующих запах сложного букета цветов.
— Ах боже мой, — сказала графиня после того, как были произнесены слова приветствия, — судя по вашему мученическому виду, вы явились благодарить меня за услугу. — Она бросила быстрый взгляд на газеты, лежавшие на столе. — Раз вы добрались до «Монитора» полуторамесячной давности, значит, вам пришлось долго меня ждать. Напрасно, милостивый государь, напрасно: могли бы ограничиться тем, что занесли свою визитную карточку или в современном духе сделали бы вид, что ничем мне не обязаны…
Михаил совершенно смутился и произнес тысячу не слишком связных слов о том, что он, напротив, весьма благодарен госпоже графине за ее заботу и ни за что не хотел бы прослыть в ее глазах невежливым человеком. Однако ироническая улыбка хозяйки дома и выражение ее лица побудили его оправдываться более энергично, и вскоре он договорился до того, что чуть ли не обязан Вере Андреевне жизнью и что в его мнении она стоит выше всех известных ему баденских дам.
«Плохо дело, — помыслила графиня, не забывая благосклонно улыбаться, — он, кажется, намерен просить у меня взаймы. Конечно, он не играет, иначе мне бы сообщили; но… жизнь в Бадене дорога, и он вполне мог поиздержаться…»
— По правде говоря, — признался Михаил, сделав над собой усилие, — я пришел просить вашего совета. Дело в том, что… — Он собрался с духом и признался: — Кажется, я стал свидетелем преступления.
Губы графини все еще изгибались в светской улыбке, но в глазах показалось какое-то новое выражение, которое наверняка озадачило бы Михаила, если бы он находился в спокойном состоянии и успевал улавливать нюансы поведения окружающих. Но сейчас он заметил только слова собеседницы: «Рассказывайте», и, ободрившись, начал говорить.
Он поведал, как Фифи убежала за деревья, как он отправился ее искать, как споткнулся о тело цветочницы, как запаниковал и бросился обратно к гуляющим. Тут Михаил замялся.
— Вы собирались позвать на помощь, рассказать, что видели, — подала голос графиня. — Но не сделали этого. Почему?
— Я не знаю. — Писатель нахмурился. — То есть знаю, но вы сочтете меня глупцом. Мне стало стыдно встревать со своей историей в такой момент, когда… Вечер был прекрасен. И Анастасия… — Он замолчал. — Словом, я не смог. К тому же Глафира Васильевна напустилась на меня из-за того, что я не сумел найти Фифи, и все пошли в чащу искать ее. Я подумал, что сейчас кто-то заметит труп, и мое вмешательство не понадобится. Но… никто его не заметил, представляете? Очевидно, убийца успел его спрятать…
— А что Фифи? — спросила графиня.
— Ее нашел полковник Дубровин и с поклоном вернул Глафире Васильевне.
— Неудивительно, — протянула Вера Андреевна, передернув плечами, — Модест Михайлович сделал карьеру на услугах такого рода. — Она испытующе посмотрела на молодого человека. — Вы видели лицо убийцы?
— Нет. Он стоял в тени или прятался — я не успел хорошенько разобрать. И там было довольно темно.
— Однако вы успели во всех подробностях разглядеть цветочницу. Запомнили и оскаленные зубы, и застывший взгляд, и рану на виске… Даже прическу.
— Ее тело оказалось совсем рядом со мной. Между нами было вот такое расстояние, — он руками показал, какое именно. — Я упал на землю, повернулся, хотел встать… и тут увидел ее лицо. На расстоянии нескольких шагов я уже мало что мог разглядеть, потому что все тонуло во мраке. В аллее горели фонари, но их свет не доходил до того места, где я находился.
