— Какой стыд! — скорбно изрекла Глафира Васильевна, качая головой. — Ты — барышня из хорошей семьи — играла в казино!
— Она только дала деньги, — вмешался Михаил. — Играл я. Успокойтесь, Глафира Васильевна, ведь не из-за чего переживать, право слово, не из-за чего!
Петр Николаевич наконец пришел в себя и потер руки.
— Она всегда такая была, — шепнул он Михаилу, блестя одним глазом и подмигивая другим, — когда радоваться надо, вечно портит всем веселье… Голубчик! Друг вы мой сердечный! Даже выразить не могу, до чего вы меня обрадовали…
— Нет, я не могу понять, не могу! — вскрикнула Глафира Васильевна, поднимая пальцы к вискам. — Что же такое происходит? Ты возвращаешься… несешь целое состояние… и все за один вечер! — Она обернулась к писателю. — Михаил Петрович, вы меня обманываете! Вы ведь не были в казино… Я женщина старая, но я чувствую… я знаю, где правда! Вы за все мне ответите…
Губы у нее дрожали, подбородок прыгал, в глазах застыло умоляющее выражение. Михаил понял, что старая дама зациклилась на идее о том, что игра не приносит ничего, кроме горя, и теперь все ее существо протестовало против того, что она видела.
— Вы меня обманываете, вы все обманываете меня! — закричала она и стала топать ногой, а потом вся поникла и зарыдала.
Петр Николаевич метнулся к колокольчику и вызвал горничную, но та пришла не сразу, потому что открывала дверь вновь прибывшим. Натали вплыла в гостиную, стягивая с рук перчатки, муж следовал за ней, и, когда она увидела груду золота на столе и резко остановилась, он едва не наступил ей на шлейф. За ними явилась Лукерья, хотела справиться, что угодно Петру Николаевичу, но тоже увидела деньги и остолбенела.
— Вот, вот, — горячо заговорила Глафира Васильевна, указывая на Анастасию, — ходит где-то дотемна, деньги какие-то принесла… и этот с ней, щелкопер, бумагомарака! Михаил Петрович! Не для того мы приняли вас в наш дом — между прочим, уважаемый дом, — чтобы вы…
— Михаилу Петровичу сегодня необыкновенно повезло, — промолвила Натали с металлом в голосе, — он выиграл целое состояние. Поздравляю вас, милостивый государь…
— Эти деньги принадлежат Анастасии Петровне, — твердо проговорил Михаил. — Я тут ни при чем.
Натали вскинула брови, оглядывая его, и наконец со вздохом покачала головой.
— Благородно, — уронила она, — но нелепо. Я же видела, как и многие другие, как вы сидели там несколько часов кряду и держались, скажем откровенно, чрезвычайно хорошо.
— Я играл на деньги Анастасии Петровны и по ее просьбе, — ответил Михаил, чувствуя, что начинает раздражаться. — Мне очень жаль, что вы оказались среди тех, кто проиграл мне, но такова жизнь.
— Да, я много проиграла, — подтвердила Натали таким тоном, словно речь шла о какой-то незначительной мелочи, и повернулась к дочери. — И зачем вам Осоргин? У вас уже есть один игрок, настолько вам преданный, что готов даже отказаться от своего выигрыша, а вы без зазрения совести готовы этим воспользоваться.
Анастасия побагровела, развернула свой мешочек и стала бросать в него деньги, зачерпывая их горстями. Петр Николаевич открыл рот.
— Михаил Петрович, пожалуйста, возьмите, — проговорила девушка, подходя к писателю вплотную и протягивая ему деньги. — Наталья Денисовна права… и вы обидите меня своим отказом… Вы столько сделали для меня…
Пересилив себя, он взял мешочек, и монеты в нем приятно звякнули, переходя из рук в руки. «Нет, я не рад, совсем не рад… Почему? Ведь у меня осталось совсем немного, на возвращение в Россию и еще — чтобы протянуть здесь неделю на полуголодном пайке… Но у меня такое мучительное ощущение, словно… словно Анастасия откупается от меня… И еще я не рад, потому что монеты, с которыми мы пришли в казино, изначально были деньгами того, другого».
Выйдя из ступора, Лукерья наконец спросила у Петра Николаевича, зачем он ее звал.
— Глафира Васильевна волновалась, — сказал он, поворачиваясь к жене, которая с изумлением переводила взгляд с Натали на Анастасию и с последней — на Михаила. — Я уж стал опасаться, не случилось бы чего… Тебе легче, душенька?
Но душеньку уже раздирали другие заботы. Она поняла, что ставки делал Михаил, что выигрывал тоже он, и ее охватило беспокойство, уж не захочет ли он потребовать весь выигрыш себе. Груда монет на столе уже не пугала Глафиру Васильевну; она стала данностью, неоспоримым фактом, и теперь хуже всего было бы лишиться этого золотого миража.
— Ах да стоило беспокоить Лукерью из-за такой мелочи, — сварливо промолвила старая дама, поправляя свой неизменный чепец. — Лукерья, стой! Вот что: запри-ка хорошенько все двери, и окна тоже. Как бы кто не прознал, что у нас такие деньги завелись…
Лукерья вышла, топая. Генерал покосился на часы и украдкой зевнул, прикрывая ладонью рот.
— Однако уже поздно, — пробубнил Андрей Кириллович. — Кирилл, конечно, уже спит… гм… Суматошный, однако, выдался денек…
— В самом деле, ночь на дворе, — вмешалась Глафира Васильевна и обратилась к Михаилу: — Что ж, милостивый государь, была очень рада вас видеть… и впредь в любое время… когда пожелаете, мы всегда вам рады!
Писатель понял, что от него хотят отделаться и в первом часу ночи гонят прочь. Он думал, что ему позволят переночевать в гостевой комнате, но теперь не имело смысла даже упоминать об этом. Со смертью в душе он откланялся и вышел. Мешочек с золотом, который он засунул во внутренний карман, оттягивал его и при каждом шаге стукал Михаила по ребрам. Лукерья проводила гостя до калитки и тщательно заперла ее.
«Дурак, трижды дурак, — вяло подумал Михаил, озираясь. — Что мешает какому-нибудь ловкому типу выследить меня, стукнуть в висок, как бедную Софи, и обобрать мой остывающий труп?»
В потемках фыркнула лошадь, и писатель разглядел за ней очертания обшарпанных дрожек. Михаил шарахнулся.
— Герр Авилов? — произнес возле него незнакомый голос. — Меня зовут Штиглиц, я состою в полиции и надзираю за порядком в казино. Мы в Бадене придаем большое значение безопасности наших гостей. Если угодно, мы можем довезти вас до города.
— Откуда вы знаете, как меня зовут? — пробормотал Михаил.
— Мы знаем всех наших гостей, герр Авилов, — усмехнулся полицейский. — Очень рад, что вам сегодня повезло. Так вы едете или нет?
— Доставьте меня в отель «Европа», если вам не сложно, — решился писатель.
Он поднялся в дрожки, где сидел второй агент, скороговоркой пробормотавший свое имя. Штиглиц назвал кучеру адрес и устроился на сиденье напротив Михаила.
«Вот будет забавно, если они на самом деле окажутся не полицейскими, а грабителями, — мелькнуло в голове у писателя, — то есть на самом деле совсем не забавно, конечно…»
Но его без всяких приключений доставили в город и высадили возле отеля. На прощание он, как у него уже вошло в привычку, дал сыщикам денег, довольный тем, что они избавили его от хлопот.
