— А где Генрих? — спросила она у Лины, вернувшись
к гостям.
Лина была оживлена сверх всякой меры и держала под руку
Стива Гудмэна, который, кажется, изрядно заложил за воротник.
— Не знаю, — пожала плечами та. — Собирался к
тете, а что?
— Уже уехал? — ахнула Наташа.
— Ах нет, нет! Он зашел на кухню взять для тети
продукты. Кажется, он еще там.
Дверь кухни оказалась плотно закрыта. Поскольку тетя была
всего лишь предлогом для отлучки, Наташе страстно захотелось узнать, что же
Генрих делает за закрытой дверью на самом деле. Она выскользнула из дому и,
пустившись бегом вдоль стены, завернула за угол. Вот оно, окно кухни.
Отвратительными вещами занимается она в последнее время! «В жизни никогда ни за
кем не подглядывала, — пронеслось в голове у Наташи. — А в этом
Березкине я одним махом наверстаю упущенное».
Генрих стоял возле стола, не похожий на себя: в серых брюках
и белоснежной рубашке. Вместо галстука на шею он повязал платочек и стал
удивительно похож на зажиточного бюргера. Вот только усы у него были уж
чересчур жгучими. Вероятно, он прятал где-нибудь в кладовке бутылочку краски
«Шварцкопф».
В настоящий момент Генрих держал в руках изящно скроенное
женское платье с блестками, на столе перед ним стояла пустая коробка из-под
торта. Сначала он встряхнул платье за плечики, потом осторожно сложил, завернул
в бумагу и уложил в коробку. После чего начал ловко перевязывать ее бечевкой.
И что, интересно, это означает? По телефону он разговаривал
с мужчиной, это не подлежит сомнению. При чем здесь платье? В голову ничего не
шло. Может быть, у Генриха есть друг, с которым они тайком переодеваются в
женские шмотки? И вообще: куда он поедет ночью? На улице ведь уже темно, до
станции топать и топать. Да И ходят ли в такое время электрички? Вопросы
роились у Наташи в голове. Как она станет за ним следить? Вдруг его где-то
неподалеку ждет машина? Впрочем, нет, насчет машины он по телефону не
договаривался.
Значит — что, пойдет пешком?
Генрих и в самом деле пошел пешком. Если поблизости от дома
все выглядело пепельно-серым, то дальняя стена деревьев, освещенная луной,
казалась черно-лаковой, словно ее облили мазутом.
Генрих шел по тропинке, а Наташе пришлось трусить за ним по
траве, прячась за кустами. "Страсть-то Какая! — подумала она. —
Ночью лазить по лесу.
Может, ну его к лешему?" Однако коробка из-под торта со
спрятанным в нее платьем притягивала ее, точно магнит. Она шла за этой
коробкой, позабыв обо всем, словно крыса за гамельнским музыкантом.
Генрих вырвался далеко вперед, но его белую рубашку было
отлично видно: в лунном свете она приобрела таинственный отлив. Не успели они
пройти и пяти минут, как деревья неожиданно расступились, и Наташа увидела
впереди освещенный дом. Тоже двухэтажный, как у Покровского. И тут где-то
поблизости залаяла собака. «Этого еще не хватало»! — подумала она. Собака
была препятствием, которое вряд ли можно легко преодолеть. По крайней мере, с
пустыми руками. Вот если бы кусок колбасы или ветчины захватить со стола!
— Азор! — позвал Генрих. — Иди сюда, собачка!
Это свои, свои.
«Азор! — обрадовалась Наташа. — Пес Аркадия
Бубрика. Выходит, и дом тоже его. Кажется, я его узнаю. Так и есть, это он.
Какая удача!» Покровский упомянул за завтраком, что Азор — ужасно брехливая, но
при этом патологически добрая собака. Он может схватить за брюки или попытаться
вырвать сумку, но все это не всерьез.
Генрих тем временем приблизился к парадной двери дома,
взялся за ручку и вошел без стука. Азор остался снаружи, и Марина поняла, что
через минуту он ее обнаружит. Так и вышло. Стоило ей подкрасться к кустам
боярышника, как собака наставила уши и басисто гавкнула.
— Азор, собаченька! — позвала Наташа, и собаченька
зашлась таким лаем, что в конце рулады, кажется, даже закашлялась.
На этот концент не последовало никакой реакции. Вероятно,
Азор гавкает на все, что шевелится, возможно, по ночам он охотится за местными
кошками. Наконец он подбежал к Наташе и ткнулся лобастой головой ей в колени.
— Ах ты, душечка собачья! — дрожащим голосом
похвалила его Наташа и даже потрепала по загривку.
Добродушно виляя хвостом, душечка Азор сопроводил Наташу до
хозяйского дома и для порядка гавкнул еще раз на пороге — мол, встречайте,
гости пришли. Однако Наташа не собиралась входить внутрь. Она уже, так сказать,
насобачилась подглядывать в окна, поэтому намерения имела совершенно
определенные. Правда, окна Бубрикова дома оказались не в пример выше, чем у
Покровского, и все, как одно, закрыты. Если подпрыгивать, и не рассмотришь
ничего толком, и внимание к себе привлечешь, Покружив по участку, Наташа
обнаружила пластиковое ведерко, которое можно было использовать в качестве
подставки, и немедленно им воспользовалась. В первом же окне открылась панорама
каминного зала, в котором Наташа уже бывала прежде. На столе, как и в ту ночь,
стоял поднос с бутылкой коньяка и рюмкой на нем. В зале никого не было. Наташа
с ведром продвинулась дальше и снова осторожно подняла голову — никого. Так она
проделала еще несколько раз, пока не обнаружила наконец хозяина дома и его
гостя.
Картина, открывшаяся ее взору, выглядела сюрреалистической.
Большая кухня, оснащенная современной техникой, оказалась залита светом. За
дубовым столом сидели Аркадий Бубрик и Генрих Минц и жадно ели. Ножи и вилки
так и мелькали у них в руках. Посреди стола стояло широкое блюдо, на котором
горой лежало дымящееся мясо. А по всей кухне были раскиданы женские вещи — на
спинке стула висела юбка, на крючке для половников — блузка, швабру на
подставке украшал бюстик, одна красная босоножка лежала на сковороде, а вторая,
кверху каблуком — в корзинке для хлеба.
Колготки страшно свисали с люстры.
Наташа дрогнула. В глазах у нее помутилось.
Она разинула рот, чтобы схватить побольше воздуха, которого
вдруг стало невероятно мало вокруг, и рванула воротник кофточки. Эти типы
совершенно точно кого-то съели! Наташа сползла с ведра на землю и села прямо в
траву, обхватив голову руками. Вот что означал их разговор по телефону! Бубрик
хотел, чтобы они действовали вдвоем, но Генрих задерживался и приказал:
"Всю подготовительную работу проведешь без меня, не маленький.
Я приду к основному блюду".
Вот оно — кошмарное основное блюдо. Бубрик поймал какую-то
несчастную женщину, и теперь они ею ужинают. Тайком, закрывшись ночью в доме,
стоящем особняком. Ясно, почему Генрих «готов на все», лишь бы Покровский
ничего не узнал!
Пока оглушенная Наташа сидела в траве, дверь кухни
распахнулась, и, улыбаясь до ушей, внутрь вошла девица в том самом платье,
которое принес в коробке Генрих. Она подплыла к столу и по очереди поцеловала
мужчин — Бубрика в макушку, а Генриха в лысину.
Когда Наташа снова взгромоздилась на ведро, девица уже
удалилась, виляя бедрами. Поэтому Наташа не увидела ничего нового. Только сытый
Бубрик уже откинулся на спинку стула и вытирал губы салфеткой. Наташа
почувствовала, как на нее волной накатывает тошнота. Она спрыгнула с ведра,
дошла до кустов, и там ее немедленно вывернуло наизнанку. Руки тряслись, в
голове шумело, а мысли развалились на отдельные бессвязные кусочки.
