— Ну вот что, — сказал Покровский и поднялся на
ноги'. — Вам надо принять душ…
— Нет! — испугалась Наташа. — Мне надо с вами
поговорить о личном. Сядьте!
И она двумя руками толкнула его в грудь. Покровский, не ожидавший
ничего подобного, потерял равновесие и свалился на кровать, нелепо взмахнув
руками. Наташа вскарабкалась туда вслед за ним, подползла к нему на
четвереньках и, дохнув в лицо коньяком, шепотом сообщила:
— Я люблю вас!
И громко рыгнула. Покровский закрыл глаза и сказал, ни к
кому конкретно не обращаясь:
— Это не может быть правдой.
— Нет, это правда! — горячо заверила Наташа и
прислонилась щекой к его груди. — У вас такие зеленые глаза, что даже
смешно. У меня такого цвета была жидкость для полоскания рта.
— Господи, чем я это заслужил? — прокряхтел
Покровский, прилагая все силы, чтобы подняться и поднять Наташу вместе с собой.
Она не хотела, чтобы он двигался, и изо всех сил нажимала
головой на его солнечное сплетение.
Он сдался и снова упал на подушки.
— Вы лучший, — сообщила Наташа и обняла его двумя
руками, как дядюшка Скрудж из диснеевского мультика обнимал свое золото.
— Я сражен в самое сердце, — пробормотал
Покровский и решил, что лучше всего дождаться, пока она уснет, и потом оттащить
ее на второй этаж.
— Когда я вижу вас… — горячо начала Наташа, щекоча его
шею своим «ежиком».
— Ш-ш-ш! — шепнул он. — Давайте просто
полежим.
— Обнимите меня! — попросила она.
— Ладно, — согласился Покровский после паузы и
попытался сообразить, когда последний раз попадал в столь нелепую ситуацию.
Интересно, она вспомнит наутро, что вытворяла? Несмотря ни
на что, ему хотелось, чтобы она помнила. Через минуту раздалось сопение — его
мучительница заснула. Покровский осторожно вывернулся из-под нее и, кряхтя,
поднял ее на руки.
Она была тяжелой, горячей и свисала с его рук так, будто в
ней нет костей.
Он вытащил ее в коридор и, сделав несколько неверных шагов,
попал в холл. Здесь было светло, и в кухне тоже. Возле разделочного стола стоял
Вадим и ел жареного цыпленка. Был он в трусах и длинных носках, украшенных
ромбиками.
— Куснуть хочешь? — предложил Вадим, показывая
сводному брату обглоданную цыплячью ногу. — Покровский молча покачал
головой — мол, нет, не хочу. Тогда Вадим отвернулся и стал грызть кость, словно
собака — боковыми клыками. Андрей потащил Наташу на второй этаж и уже преодолел
целых три ступеньки, когда она неожиданно сказала откуда-то из-под его локтя:
— Меня сейчас вырвет.
— Боже мой, — процедил он и бросился к ближайшему
туалету. Сгрузил ее на пол и велел:
— Ну, давайте! Вы можете стоять? Хотя бы на коленках?
— Да! — сообщила Наташа и легла на коврик перед
унитазом.
— Ну? И где вам плохо? — рассердился Покровский.
— Везде! — сказала она и захрапела.
Он отскреб ее от коврика и снова двинулся к лестнице. И в
этот момент услышал голосок Марины:
— Пап! Папа, это ты?
Покровский ужасно испугался. Он бросился сначала в одну
сторону, потом в другую, потом свалил обездвиженное тело на стоящий тут же
диван и задрапировал его пледом. В тот же миг в холле появилась Марина.
— Пап, Наталья так и не вернулась. Я недавно проверяла
— в комнате ее нет. Что делать? Наверное, надо идти ее искать!
— Я ее уже нашел, — признался Покровский, и в этот
момент зазвонил телефон.
Отец и дочь испуганно посмотрели друг на друга, и даже
Вадим, перестав жевать, вышел из кухни. Ночные звонки не сулят ничего хорошего.
— Алло! — с опаской произнес Покровский, прижав
трубку к уху. — Какой Парамонов? С нашего номера? В отделение милиции? Вы
уверены?
Что-о-о?! Какая-то ерунда. Вероятно, местные мальчишки
проникли в дом и баловались. Ну, значит, местные девчонки. Я не знаю, почему
ночью!
Покровский, а что? Андрей Алексеевич, а что?
Он стал препираться с Парамоновым, в конце концов разругался
с ним и бросил трубку на аппарат.
— Черт знает что такое! Капитан Парамонов заявил, что
кто-то из нас недавно позвонил в их отделение милиции и сказал, что в поселке
Березкино Ц две обезьяны съели человека.
— Разве обезьяны едят людей? — удивился Вадим, перестав
жевать.
— Какие обезьяны, дядя? — воскликнула
Марина. — Откуда в дачном поселке обезьяны?
— Обезьяны — это Бубрик и Минц, — неожиданно
сказал плед человеческим голосом.
— Что это? — пискнула Марина. — Кто это?
— Это твоя Наташа, — ехидно заметил Покровский. —
Зря ты о ней беспокоилась.
— О-о! Слава богу. А то мне в голову стали приходить
всякие глупые мысли…
— Что, она напилась кофе? — с пониманием спросил
Вадим.
— Уверяю вас, до кофе у нее дело не дошло, —
заявил Покровский. — Судя по сбивчивым рассказам, она выпила коньяку, ее
стошнило, и тогда она снова выпила коньяку.
— Потрясающе, — пробормотал Вадим. — Надо
будет попробовать.
— Пап, она там задохнется, ее ведь с головой
укрыли, — сказала Марина, и тут плед громко запел:
— Не печалься о сы-ыне, злую долю кляня-аа… Ты-гы-дым,
ты-гы-дым…
Покровский нервно рассмеялся и посоветовал дочери:
— Иди спать, я транспортирую ее до места дислокации.
— Но я хочу тебе помочь!
— Иди-иди! — прикрикнул он. — А то
наслушаешься всякой ерунды. Пьяные женщины иногда говорят такие вещи, от
которых краснеют даже прапорщики.
— По бурлящей Росси-и-и он проносит коняа-а… Ты-гы-дым,
ты-гы-дым… — в два раза громче исполнил плед.
Хихикнув, Марина ретировалась, а Покровский отогнул край
пледа и увидел, что Наташа лежит с закрытыми глазами, раскрасневшаяся, как
булочница возле печи.
— У вас случайно не жар? — пробормотал он и
потрогал ее лоб.
— Это жар любви! — с надрывом заявила она и
попыталась схватить его за руку.
Он отдернул ее и сказал Вадиму:
— Пойди открой дверь ее комнаты. Вон там, справа от
лестницы.
Вадим побежал наверх, а Покровский просунул ладони под
Наташу и рывком поднял ее на руки.
Она немедленно прижалась к нему всем телом и обняла за шею.
И произнесла, не открывая глаз:
— О! Как от вас приятно пахнет…
— Не то что от вас, — парировал он. —
По-хорошему, вас надо хорошенько вымыть.
