— Мне интересна ваша личная жизнь.
— Моя личная жизнь не имеет к вам никакого отношения.
— Ничего себе! Вы находитесь под моей крышей, я хочу
знать, с кем имею дело. Не вздумайте визжать, как кошка на колокольне. Вы жили
в гостинице под тремя разными фамилиями! — Наташа повернулась и
пошла. — Куда это вы собрались?
— Я собралась идти и работать на вас.
— Неужели вы вспомнили о работе? — преувеличенно
любезным тоном поинтересовался Покровский и помахал книжкой у нее перед носом.
— Я не забывала о ней ни на секунду.
— Да что вы! Когда усядетесь, не забудьте поглядеть на
часы.
Наташа сочла, что оправдываться — ниже ее достоинства, и
действительно отправилась в кабинет. Никто ей больше не мешал, и она просидела
за компьютером до самого обеда. Обедать ее не позвали, Она долго маялась,
надеясь, что сейчас все-таки кто-то придет — Генрих, или Марина, или Лина, или
сам Покровский, в конце концов. Но никто не пришел, и она вконец разобиделась.
Гости разъезжались — она слышала, как заводили машины, как
прощались на крыльце. О ней никто не вспомнил. Она вышла в холл только в
седьмом часу и сразу же увидела Бубрика. Развалившись на диване, он о чем-то с
умным видом разглагольствовал, глядя на собеседника. А на ногах у него были те
самые светлые ботинки, которые Наташа недавно видела висящими на суку. Она
узнала их, что называется, с первого взгляда. Покровский сидел напротив Бубрика
в кресле и вполуха слушал его, время от времени кивая и приговаривая:
— Ты совершенно прав, Аркадий. Совершенно прав.
На самом деле все его внимание было приковано к Марине и
Валере Козлову, которые стояли возле магнитолы и «заводили музыку». Марина
совершенно по-девчоночьи хихикала, толкала Валеру в бок, распушала ему волосы,
клала ручку на плечо, а тот краснел, и все валилось у него из рук от смущения.
Исподтишка он постоянно следил за Покровским, словно за злой собакой, которая
лежит на подстилке и косит на него глазом.
— Здрасте! — сказал Бубрик, узрев Наташу, и в
порыве галантности на пять сантиметров оторвал зад от дивана. А потом приподнял
воображаемую шляпу.
— Хорошая у вас обувь, — вместо приветствия
заметила она. — Где брали?
Покровский невольно опустил глаза и, узнав свои ботинки,
потрясенно моргнул несколько раз подряд.
— Вы мне не поверите! — радостно засмеялся
Бубрик. — На дубу взял. Висели себе как ни в чем не бывало.
— На каком дубу? — странным голосом переспросила
Марина, бросив Валеру возле магнитолы и придвинувшись поближе. — Эти вот
ботинки?
— Нравятся? — Бубрик выставил вперед одну ногу и
повертел так и сяк, чтобы всем хорошо было видно. — Правда, они мне на
пару размеров велики, но я это переживу. По всему видно, ботинки дорогие…
— Сто пятьдесят баксов, — подтвердил Покровский.
— О, надо же! А что это вы все так насторожились?
— Видите ли, Аркадий, — сказала Наташа, пытаясь
подавить в себе отвращение к Бубрику, — эти самые ботинки проходят по делу
об убийстве бывшей жены Андрея Алексеевича. Вероятно, в них был преступник,
когда отправил ее на тот свет. Их вся милиция ищет.
Не успела она договорить, а Бубрик уже разулся-с такой
скоростью, словно ему сказали, что под стельками башмаков прячутся скорпионы.
— Я ничего не знал, — трусливо заявил он и
отодвинул ногой в зеленом носке злосчастную пару обуви.
— Так где ты их нашел? — уточнил Покровский,
наморщив лоб.
— Они, Андрей, на дереве висели! — с жаром
принялся объяснять Бубрик. — Вон, видишь, дуб?
О" вскочил, подбежал к окну, отпихнув по дороге Вздеру
Козлова, и дрожащим пальцем показал в нужном направлении.
— Вот на этом дубе и висели, друг с другом шнурками
связанные. Я подумал — какая находка!
Мне даже в голову не пришло, что это такой тайник. А уж тем
более что дело как-то связано с убийством…
— А зачем вы на дерево полезли? — с подозрением
спросила Марина, и Наташа немедленно поддакнула:
— Действительно, зачем?
И тут же прикусила язык. Нет, она не собирается сейчас
выдвигать против этого типа обвинения!
Надо сначала выследить его, все про него узнать, иначе он
будет отпираться и выставит ее полной дурой. Дурой ей выглядеть вовсе не
хотелось. Особенно перед Покровским.
— Так я.., зарисовки делал. С высоты птичьего
полета, — немедленно соврал художник.
«Да уж, зарисовки, — подумала Наташа. —
Фотоаппаратом. В женской спальне. Ничего, дружок, живи покуда, потом сочтемся».
Почувствовав, что в воздухе сгустились тучи, Бубрик торопливо попрощался, ловко
стянул с себя носки и босой отправился восвояси.
— Черт знает, что такое! — рассердился
Покровский. — Как мои ботинки оказались на дереве? Или Аркадий врет?
Чтобы случайно не проболтаться про Бубрика, Наташа ушла на
кухни и попросила у Генриха яблоко. Она была уверена, что он немедленно
спохватится — как это, у него человек не обедал? Но Генрих стоял с поджатыми
губами и, выдав ей яблоко, отвернулся к разделочной доске. Интересно, что бы
это значило?
С яблоком в руках она проследовала по коридору и рывком
распахнула дверь. В библиотеке сидел аспирант Коля Лесников и читал какой-то
старый журнал. Наташа тут же решила, что журнал он взял для вида, а на самом
деле все еще мучает себя обидой на братьев Покровских, обманувших его лучшие
надежды.
— Извините, — сказал Лесников, вскакивая при виде
Наташи. — Марина обещала показать мне редкую книгу. Вот я тут.., жду. Вы
не знаете, где она?
— Знаю. — Наташа сделала шаг вперед, зацепилась за
край ковра и, разинув рот в немом крике, с вытянутыми вперед руками полетела
вниз.
Лесников совершил головокружительный маневр, отбросив в
сторону журнал и скакнув ей навстречу. Он поймал ее в объятия, и Наташа еще не
успела толком подтянуть ноги, когда в библиотеку заглянул Покровский. Иначе
просто и быть не могло.
— Вы собираетесь, черт побери, работать? — рявкнул
он, увидев, как они обнимаются.
— Да что вы, Андрей Алексеич! — воскликнул
Лесников, но Покровский только рукой махнул и с досадой бросил:
— А!
И покинул помещение.
— Смерть бывшей жены очень на него
подействовала, — оправдал хозяина дома Лесников, помогая Наташе принять
вертикальное положение.
— Спасибо вам, голубчик, — пробормотала она тоном доброй
тетушки. — А. Марина там, занимается гостями. Развлекает всех, кому
внезапно стало скучно.
Глава 7
На ужин ее тоже не позвали, и Наташа приуныла. Голод сверлил
желудок, поэтому она взяла гордость под мышку и отправилась к Генриху.
«Конечно, может, он и преступник, — подумала она, — но все-таки еще и
эконом! И обязан кормить всех, кто гостит и работает в доме. У нее, по крайней
мере, работа с проживанием и питанием. И куда подевалось питание?»
