— Всем тихо! — крикнул Негодько, со лба которого
градом тек пот, и погрозил Покровскому пистолетом. — Я офицер милиции.
Тот уже взял себя в руки и спросил:
— И что же у вас тут — учения? Где Генрих?
— Валяется за диваном, — сообщил Бубрик, с трудом
освобождаясь от Наташи.
— К вам подходить-то можно? — спросил Покровский у
Негодько и, когда тот угрюмо кивнул, широким шагом проследовал к дивану, бросив
в сторону Наташи:
— И вы еще будете говорить, что с Бубриком вас ничто не
связывает!
Вместо ответа она гордо одернула задравшуюся на животе
кофту.
— Боже, какой разврат! — пробормотал Покровский,
зыркнув на нее.
— В каком смысле — разврат? — переспросила Наташа.
— Стрельба, голые женщины… Генрих, дружок, что с
тобой? — спросил он и встал на колени.
— Ваш дружок, — не выдержала она, — запросто
может оказаться убийцей!
— Мне нужно прояснить для себя обстоятельства
дела, — заявил между тем Негодько странным голосом. — Пойду,
побеседую с предполагаемым телом. — Он спрятал пистолет и скрылся в той
комнате, куда убежала голая девица.
— Вот это да! — пробормотал Бубрик и, подойдя к
столу, на котором стояла дежурная бутылка коньяка, налил себе рюмочку. —
Вечер обещает множество сюрпризов.
Покровский тем временем привел в чувство своего эконома и
пересадил его на диван.
— Андрей Алексеевич! — с надрывом воскликнул Минц
и заплакал, уткнувшись носом в колени. Его розовая складчатая лысина предстала
во всей своей беззащитности. — Я не хотел, чтобы ты узнал!
— О чем это он плачет? — спросил Покровский, хмуро
обернувшись к Наташе.
— Простите, Генрих, — печально ответила та, глядя
на несчастного эконома, — но я должна ему рассказать все. Сегодня Азор
случайно забежал в вашу комнату и свалил на пол шкатулку. Случайно!
Оттуда выпало письмо вашей жены, и я случайно его прочитала.
— На Бубрике вы сегодня оказались тоже случайно! —
не выдержал и съехидничал Покровский.
— Она меня чуть не задушила! — немедленно
отозвался художник, наливая себе очередную рюмочку. — Я еще тогда, во
время грозы почувствовал, что мне от нее достанется. Коньячку не хотите?
— Нет, — с большим чувством ответила
Наташа. — Не хочу.
Генрих зарыдал еще горше. Из комнаты, в которой скрылся
Негодько, послышалась возня.
— Его жена, Андрей Алексеевич, — печально
продолжила Наташа, — покончила с собой из-за вас.
— Мария? — переспросил Покровский. — Она
разбилась на машине!
— Она разбилась специально. Потому что не могла больше
жить, не зная, что делать с безответной любовью к вам.
— Что за чушь? — закричал Покровский, вскакивая и
топая ногой. — Генрих, почему ты молчишь? Скажи этой дуре, что она все
придумала.
Генрих поднял заплаканное лицо и послушно сказал:
— Дура, ты все придумала. — Наташа задохнулась от
негодования, а он добавил:
— Это письмо писала не моя жена, а Лина.
— Подожди-подожди, — насторожился
Покровский. — Значит, в самом деле существует какое-то письмо?!
— Это Лина… Несколько лет назад… Они тут гостили с твоим
братом… И она отравилась… — довольно бессвязно принялся объяснять
Генрих. — Таблетками. Она думала, что ты прочтешь письмо… Но я неожиданно
вернулся и ее спас. Не я спас, врачи. Я вызвал «Скорую»… Лина думает, что ты в
курсе. А я скрыл… Я не хотел, чтобы ты страдал понапрасну. Зачем? Ведь она
осталась жива.
А так — всем лучше!
Покровский сначала развел руки в стороны, а потом беспомощно
уронил их вниз. Он не знал, что сказать, и на лице у него нарисовалась детская
растерянность. Пока он переваривал информацию, у Бубрика созрела куча
собственных вопросов.
— Зачем, — спросил он у Наташи, — вы пришли
сюда ночью? — Она смотрела на него непонимающе. — И за каким
хреном, — продолжал он тем же тоном, — вы привели с собой
милиционера?
— Ну… Я была в саду… — Покровский поглядел на нее и
сощурился, пытаясь ухватить суть. Она кинула на него затравленный взгляд:
— Перед тем как отправиться в Москву, я сидела в саду…
И тут встретила знакомого милиционера.
— Он случайно прогуливался поблизости с
пистолетом, — подсказал Покровский.
Из комнаты, куда ушел Негодько, донеслось идиотское
хихиканье, потом какой-то стук, и женский голос произнес: «Пупсик!»
— Он сказал, что поступил сигнал, —
проигнорировала Наташа его замечание. — По поводу того, что в этом доме
творится нечто.., невообразимое.
Генрих снова зарыл усы в колени и длинно всхлипнул:
— Бес попутал, Андрей Алексеич-и-ич!
— Я ничего не понимаю! — воскликнул Покровский,
хватаясь за голову.
В это время в каминный зал вошел сердитый Негодько. В руках
у него было несколько листов бумаги, исписанных мелким почерком. Следом за ним
семенила та самая девица, только теперь она была в платье, хотя и босиком.
— Допрос гражданки Симошкиной закончен, — сообщил
Негодько. — Гражданка оказала сопротивление органам милиции, пыталась фамильярничать
и была строго предупреждена.
Вышеозначенная гражданка Симошкина, растрепанная и
несчастная, вертя задницей, направилась к Бубрику и заявила:
— Ах, Аркашка! Ты не представляешь, до чего он
темпераментный! Я бы и ему стриптиз показала, но он не захотел. Заставил меня
рассказать всю подноготную. И как я сюда попала, и зачем, и чем мы тут
занимались…
— А-а-а! — пуще прежнего зашелся Генрих. —
Андрей Алексеич, я просто старый козел! Ну, убей меня!
Покровский оглядел все собрание и остановил взгляд на
Наташе. Подошел к ней близко, наклонил голову и тихо спросил:
— Из-за чего он так сильно расстраивается?
— Помнишь, Андрей Алексеич, — неожиданно вскинул
голову Генрих, — как ты со своим лучшим другом Стасом разругался в прошлом
году? Ох, как ты лютовал! А все потому, что он.., что он.., с молоденькой
девчонкой крутил любовь. Со студенткой.
— Конечно. Когда я вижу своих ровесников, гуляющих со
студентками, сразу же начинаю волноваться за собственную дочь.
— Вы правда такой сердитый? — с любопытством спросила
гражданка Симошкина у Покровского и сунула в ярко накрашенный рот сигарету.
— Правда, — ответил за него Бубрик и протянул ей
огонек.
Покровский посмотрел на Наташу, она озадаченно почесала
бритую макушку и шепотом сказала:
— Не смотрите на меня, я ничего не знаю про то, что
здесь творилось.
