Мне немало лет. Я побывал во многих европейских столицах. И везде видел трепетное, бережное отношение жителей к памятникам старины, к историческому центру города. У нас нет! Улицы и переулки испортили не только тотальным переименованием (старые имена отчасти вернули назад), но главным образом домами для партийного, армейского и другого руководства. Их строили, совершенно не считаясь с тем, что они портили сложившийся архитектурный ансамбль, выламывались из гармонической перспективы улиц или переулков, наконец, требовали для себя места, которое им освобождали, снося старинные особняки.
Эта традиция подхвачена и нынешними московскими властями. Пройдите по центру, и вы увидите то экскаваторы, роющие бездонные ямы для подземных гаражей будущих домов, то ещё покрытые сеткой недостроенные здания с чётко прикрепленными к ним вывесками с телефонами, по которым можно позвонить и купить в них квартиры, то уже построенные почти впритык к старым, жители которых наверняка будут отселены, потому что жить с видом на стену и чужие окна – издевательство над человеком, а для офисов такие вещи – в самый раз!
Когда бывший сталинский нарком вооружения, а потом брежневский министр обороны и маршал Устинов настоял на том, чтобы на Арбатской площади возвели громадное здание Генштаба, выяснилось, что такое строительство для центра Москвы губительно: пошёл трещинами знаменитый Дом Пашкова, оказалось подтопленным книгохранилище Ленинской библиотеки. Кого-нибудь и чему-нибудь научил этот печальный опыт, показавший, как опасно ставить мощные дома там, где под небольшим слоем земли текут ручейки, впадающие в небольшие речушки (допустим, Сивку или Неглинку), в свою очередь впадающие в Москва-реку? Никого и ничему! Те же арбатские переулки густо застраиваются громадинами с пентхаузами и без, сокрушающими соседние особняки, некогда объявленные исторической ценностью, и жилые здания, откуда выдавливают на окраины жителей, чтобы эти подпорченные дома отремонтировать и сдать в аренду фирмам побогаче.
Я люблю рассматривать старинные открытки Москвы. Каким вкусом обладали её зодчие и каким корпоративным пониманием того, что ландшафт города надо беречь и с осторожностью привносить новое! Увы, та Москва уничтожена почти полностью.
Я застал ещё жилым левый флигель здания, которое нынче принадлежит Литинституту, того самого здания, который описан Булгаковым как «дом Грибоедова» в романе «Мастер и Маргарита». Я пришёл туда, чтобы взять у вдовы писателя Андрея Платонова какой-нибудь небольшой его рассказ или отрывок для «РТ».
Квартира была необычной постройки. Из большой комнаты несколько ступенек вели вас вниз в ещё одну и уже, кажется, полуподвальную. Вы закрывали входную дверь, входя в квартиру, и видели довольно далеко впереди окно, не ведая о том, что оно относится к нижней комнате. Отчего верхняя казалась очень больших размеров.
Радушная Мария Александровна угощала меня чаем, который мы пили с её дочкой Машей, и рассказывала о своём муже и Машином отце – Андрее Платоновиче Платонове. От неё я узнал трагическую историю их сына, арестованного, а потом выпущенного из лагеря умирающим от открытой формы туберкулёза. Сын умер, заразив туберкулёзом отца, который только-только приходил в себя от долгого непечатания и замалчивания. Рассказала мне Мария Александровна и о статье Ермилова в «Правде», перекрывшей Платонову уже до конца его жизни дорогу к печати за его маленький шедевр – рассказ «Возвращение», и о той очень неблаговидной роли, которую сыграл Фадеев в послевоенной судьбе Платонова.
Это сейчас детали платоновской биографии хорошо известны. А тогда многое прозвучало для меня откровением, заставило пойти в журнальный зал «Ленинки» и прочитать «Возвращение» и другие малодоступные для обычного читателя вещи.
Но главное, что я возвращался от Платоновых не с пустыми руками. Гелазония жадно схватил рассказ «Семён», который мы немедленно опубликовали.
Опубликовали мы и «Псалом» – чудесную миниатюру Михаила Афанасьевича Булгакова. И тоже после моего визита к его вдове. К Елене Сергеевне.
Она жила в пятиэтажном доме в самом конце Суворовского бульвара на противоположной стороне от кинотеатра Повторного фильма (как раз напротив теперешнего театра Марка Розовского). Елена Сергеевна познакомила меня с гостившим у неё Абрамом Вулисом, написавшим предисловие к пока ещё не вышедшему в «Москве» урезанному варианту романа «Мастер и Маргарита», и вынесла аккуратную стопку небольших переплетённых книжечек.
Я открыл верхнюю. «Михаил Булгаков. Полное собрание сочинений», – прочитал я машинописный текст.
– Когда умирал Миша, – сказала Елена Сергеевна, – я поклялась ему, что напечатаю всё, что он написал. И я исполню свою клятву. Всё это, – она кивнула на книжечки, – я печатала сама, чтобы не было в рукописи никаких ошибок.
Вулис показал мне «Мастера и Маргариту». Роман занимал книжек шесть или семь.
– Лучшее, что написал Михаил Афанасьевич, – сказал он. И добавил. – Очень может быть, что вы этот роман скоро прочитаете в нашей печати.
– Миша писал одинаково хорошо, – не согласилась с Вулисом Елена Сергеевна. – Это откроется, когда будут изданы все его вещи. Наверное, Бог и продлевает мне жизнь, чтобы я смогла их все напечатать.
Я с удивлением посмотрел на изящную, миниатюрную, красивую, немолодую, конечно, женщину, но уж никак не старуху! О чём она говорит?
Потом-то я узнал, что она вовсе не кокетничала: ей и в самом деле было много лет, гораздо больше тех, на которые она выглядела.
Эта мужественная женщина, посвятившая свою жизнь сохранению и публикации булгаковского наследства, не стала спорить с цензорами журнала «Москва», согласилась на купюры в «Мастере и Маргарите», которые они потребовали сделать, а потом собственноручно все эти купюры перепечатала, пометила, на какую журнальную страницу и в какой абзац их следует вставить, и пустила в самиздат. Сильно подозреваю, что именно это обстоятельство заставило «Художественную литературу», издавая «Мастера и Маргариту», особо оговорить, что данный вариант романа полностью сверен с рукописью. Конечно, власти всё сделали, чтобы затруднить для обычного читателя приобретение такой книги. Часть тиража направили за границу, часть – в закрытые распределители. Но ведь и читателям, отстоявшим ночь перед дверьми магазинов, куда по слухам завозили по несколько экземпляров книги, хоть что-то да перепало! А это значит, что роман начал своё победное, не зависящее от властей шествие. И добилась этого хрупкая женщина – Елена Сергеевна Булгакова!
Рассказ Платонова, рассказ Булгакова, рассказ Аверченко – это только из наследия! А сколько мы напечатали хороших произведений живущих писателей. Мы действительно были за Войтеховым как за каменной стеной. Высокий, красивый стройный, галантно целовавший руки женщинам, он напоминал героя, сошедшего со страниц какой-нибудь пьесы Оскара Уайльда. Он ценил бескорыстие и благородство. Сам был способен на красивые жесты. Так, когда он вместе с редакцией обедал в Доме журналистов, официанты ставили на каждый столик сверх того, что заказывали себе сотрудники, ещё и бутылку вина, которую они не заказывали. А в ответ на наши аплодисменты вставал, кланялся и предупреждал: «Только не напиваться!»
