«Поработал я немного, появились кое-какие вопросы. Говорю Юнаку: „Позвоните, пожалуйста, Щёлокову, попросите, чтобы он меня принял“. Самому было неудобно просить. А Щёлоков Юнака знал, хорошо к нему относился и даже приглашал к себе в министерство первым замом, но тот отказался. И вот после звонка Ивана Христофоровича еду в Москву. Опять у министра делегация за делегацией, и я полдня провожу в приемной. Вызывают. В этот раз мы разговаривали уже подольше, часа полтора. Он меня пытал, как я чувствую себя в новой должности. Говорил дружелюбно, не как начальник с подчиненным. Но наставительно, конечно. Упор делал на профилактику преступлений. Мол, Алексей Иванович, занимайтесь профилактикой, а остальное приложится.
Потом еще была одна подобная встреча. Дважды при Щёлокове я отчитывался на коллегии МВД. Года не дали поработать, как вызвали на коллегию с отчетом. В штабе сказали: для твоей же пользы. Николай Анисимович на трибуне меня продержал больше часа. Задавал вопрос за вопросом и постоянно справлялся у инспектора Штаба МВД: правильно отвечает Сафонов или не правильно? Ни о каких поблажках речи, разумеется, не шло. Через четыре года повторилось то же самое».
Алексей Иванович, чтобы освежить в памяти давние события и настроиться на «милицейскую волну», раскладывает на столе плакат с портретами всех министров внутренних дел начиная с 1802 года. Подсчитывает: «Я работал при… раз, два… восьми министрах. Лучшим из них был, конечно, Николай Анисимович Щёлоков. При нем министерство заблистало. Кто худший? Федорчук, конечно. Это самая темная страница в истории МВД. При нем ты шел на службу и не знал, доработаешь ли до вечера. Постоянно топор над тобой. Это уже не работа, а пытка. Из 52 начальников УВД России Федорчук уволил 38, я в числе четырнадцати остался, он просто не успел меня убрать».
Делал ли Алексей Иванович подарки министру?
Да, ответил он. В 1978 году отмечали 150 лет со дня рождения Льва Толстого. Семитомник писателя, вышедший к этой дате в тульском издательстве, начальник УВД подарил министру. На семидесятилетие Щёлокова Сафонов поздравлять его в Москву не ездил.
О характере генерала Сафонова говорит и такой факт. Однажды позвонил ему первый секретарь обкома комсомола и сообщил, что в Тулу приезжает делегация молодежи из соцстран. С ними, возможно, будет Игорь Щёлоков, сын министра и завотделом ЦК ВЛКСМ. Первый комсомолец области попросил дать им машину сопровождения. Сафонов ответил: не положено. «А если Игорь отцу пожалуется?» — «Пусть жалуется». Делегация передвигалась по Туле без машины сопровождения. Неприятностей в связи с этим у начальника УВД, конечно, не было и быть не могло. (Вот так они выслуживались. Где-то местные власти не были столь принципиальными. «Сын министра», «помощник министра», «зять министра» действовало магически — это появилось не при Щёлокове с Брежневым, а много-много раньше. Важно отметить, что подчиненные Щёлокова вовсе не считали себя обязанными демонстрировать подобострастие. Все зависело от них самих.)
Но, может быть, Тула — особый случай? Перенесемся в Пензу. Этот регион считался среднестатистическим по Центральной России. Все показатели по преступности — примерно средние. Рассказывает Виктор Иванович Илюхин, в течение шестнадцати лет работавший в прокуратуре Пензенской области. В Москву в 1986 году Илюхина перевели с должности заместителя областного прокурора.
«Если наверху и была какая-то зараза, то до периферии она не дошла, кроме как до южных регионов, я включаю сюда Краснодар и Ставрополь. Моя служебная карьера в Пензе: три года районный следователь, три года старший следователь областной прокуратуры, затем — заместитель начальника и начальник следственного управления, заместитель прокурора области… Регион хоть и „средний“ по показателям, но наш положительный опыт профилактики преступлений среди несовершеннолетних распространялся на весь Союз. Наш и белгородский опыт. Одно время на меня была возложена координация действий правоохранительных органов по профилактике преступлений.
Мы не раз привлекали к ответственности сотрудников милиции. Например, в поселке Каменка начальник уголовного розыска и старший оперуполномоченный были уличены в избиении задержанного. Их осудили. Однажды мы посадили сразу трех милиционеров за избиение, представьте, следователя. Но вот чтобы кто-то из наших милиционеров попался на взятке… Не помню ни одного такого дела за все 16 лет. Может быть, и было что-то, но я не помню. С нашим генералом УВД у нас сложились нормальные отношения. Тут такая хитрость. Если ты только проверяешь милиционеров, к тебе — одно отношение, а если ты вместе с ними участвуешь в раскрытии преступлений — другое. Мы с генералом прежде всего сотрудничали. Помню, убили двух женщин в поселке. Он тут же звонит: „Поедем, Виктор Иванович“. Я ему: „Не надо. Дайте мне начальника уголовного розыска, пару оперов, я возьму следователя и криминалиста, справимся“. Поэтому не было у нас кляуз и ругани. Когда мы привлекали кого-то из милиционеров, он не жаловался.
Однажды я серьезно поссорился с обкомом. Как раз когда привлекал каменских сыщиков за избиение. Тогда в области находился заместитель министра внутренних дел Шумилин. Ему накаркали: прокуратура необоснованно обвиняет сотрудников угро. Он захотел со мной переговорить. Жду его в кабинете после совещания. Заходит, на столе у меня три тома уголовного дела. Он: „Ого! Глубоко копаешь, следователь. Изложи коротко суть“. Я изложил. Борис Тихонович спросил только: „Доказательства есть?“ — „Есть“. — „Сажай!“ Вот и всё».
Таким образом, и в пензенской милиции мы «заразу» коррупции в то время не обнаруживаем.
Теперь ненадолго — в Томскую область, в «зону, свободную от мздоимства». Вспомним, что именно многолетнего руководителя области Егора Кузьмича Лигачева выдвинул в главные кадровики партии Андропов, когда начал чистить авгиевы конюшни застоя. У автора этих строк была возможность коротко переговорить по телефону с Лигачевым. Егор Кузьмич дал «своему» начальнику УВД Бомонину самую высокую оценку: порядочный, профессиональный.
Мы провели маленькое расследование с предсказуемым результатом.
Не скажем за весь Союз. И за южные регионы, ставшие впоследствии независимыми государствами. Но в Центральной России про системную коррупцию в милиции во времена Щёлокова не слыхивали. Можно выразиться не столь категорично: если где-то существовали коррупционные отношения (а в 1970-е годы теневой сектор в социалистической экономике, как известно, нагулял солидный вес), то корни этого процесса следовало искать не в милиции.
Коррупция — болезнь, которая обязательно дает метастазы. Ее невозможно локализовать на каком-то одном уровне, она неумолимо расползается вглубь, вверх и вширь. Мы ведь говорим не о частных явлениях, а о системе злоупотребления властью, которая нацелена на незаконное извлечение доходов и держится на взятках и «откатах». Такой — системной — коррупции в милиции того времени мы не обнаруживаем на уровне краев и областей, по крайней мере в Центральной России. Не было ее и в руководстве МВД. Думается, это диагноз объективный, в нем читатель не заподозрит попытку приукрасить прошлое. Нормы морали, права, экономики, политики того времени можно осуждать, но следует признать, что выйти за рамки этих норм руководителю любого уровня было затруднительно.
