– В точку! – кивнул Каменев.
Макс взял телефон.
– Фокин порядочный человек, я за него ручаюсь.
Я села к столу.
– Если вы уверены, что Надежда Владимировна не могла покончить с собой, значит, ее отравили.
– Логичный вывод, – хмыкнул гость.
Я решила не обращать внимания на его сарказм.
– Думаю, Реутова реально оценивала опасность своего ремесла и не открывала дверь посторонним.
Сергей Петрович пододвинул к себе сахарницу.
– Мы с ней никогда о ее бизнесе не беседовали. Она не рассказывала, я не интересовался. Но я знал, что мать не любит посещать кафе, рестораны. Пару раз мы с ней пересекались в каких-то трактирах, была необходимость кое о чем срочно поговорить, а ехать домой к матери мне тогда было не с руки. Так вот, знаете, она всегда выбирала столик в углу и садилась спиной к стене.
– Привычка агентов спецслужб и многих полицейских, – кивнул Макс, – береги тыл, чтобы не словить внезапно пулю.
Я поднялась.
– Вы тут пока пейте кофе, а я поговорю с Наташей.
Глава 6
Подъезд оказался заперт, за столом никого не было, я спустилась в подвал и позвонила в дверь.
– Ой, Евлампия Андреевна! – обрадовалась Ната, услышав мой голос, но не открыла створку. – Можете подождать пять минуточек? Я в халате.
– Сама не в бальном платье, – ответила я.
– Вам можно, – ответила Ильина. – Жильцы ходят как хотят, а я на работе.
Лифтерша уложилась в указанное время. Когда дверь наконец-то открылась, передо мной предстала хозяйка в джинсах и пуловере. Наташа ухитрилась еще и наложить по полной программе макияж. Или она в самом деле не смывает его на ночь?
– Хотите компота из черноплодки? – спросила она, впуская меня в крохотный коридорчик. – Меня Лаптева угостила, дала трехлитровый баллон.
– С удовольствием, – кивнула я, усаживаясь на табуретку. – О! У вас новые занавески?
– С собачками, – засмеялась Ната. – Старые еще хорошие были, но я увидела эти и влюбилась. На них все породы нарисованы. Вот, смотрите, ваша Фира, а там Муся, йорк Лиза…
Наташа поставила передо мной чашку и сказала:
– Надежда Владимировна умерла.
– К несчастью, да, – кивнула я.
– Ужасно, – прошептала консьержка. – Утром здоровой уходила, вернулась на своих ногах, подарила мне коробку зефира и… нет человека. Очень страшно. Жуть как умереть боюсь.
Я сделала глоток компота.
– Вам еще рано думать о смерти.
– Господь может в любой момент забрать, – еле слышно возразила Ната, – я в ад попаду.
Я поставила чашку на стол.
– Что за чушь вам в голову пришла?
– Грехов много, заповеди не исполняю, – серьезно ответила Ната. – Батюшка мне постоянно внушение на исповеди делает.
– Не знала, что вы воцерковленный человек, – пробормотала я.
– Каждое воскресенье посещаю храм, – сказала Ната. – На раннюю службу бегаю, к семи утра, она в полдевятого уже заканчивается. Жильцы по выходным долго спят, вот никто и не замечает, что консьержки нет. У меня есть мечта: самой Евангелие прочитать, но буквы в слова не складываются.
Я решила перевести беседу в нужное мне русло.
– У меня к вам пара вопросов. Вы не устали? Можем поговорить?
– Конечно, – кивнула девушка.
– Кто сегодня входил-выходил из подъезда? – начала я.
– Так куча народа, – заморгала консьержка. – Светлана Георгиевна раз десять туда-сюда бегала, то в магазин, то в химчистку носилась, у Лаптевых же домработницы нет. Надежда Владимировна ушла утром на выставку картин в какой-то музей. Она мне название сказала, да я забыла. Вернулась к обеду с большим пакетом. Зиновий Павлович на занятия в девять смылся, в три назад приехал. Ну…
Ната вдруг замолчала.
– Что не так? – спросила я.
Лифтерша принялась теребить край клеенки.
– Евлампия Андреевна, я знаю, что за бизнес у вас с мужем. Вы о работе никогда не рассказываете, но Вера Андреевна, жена Зиновия Павловича, мне про ваше детективное агентство сообщила.
От сидения на жесткой табуретке у меня заныла поясница, я оперлась локтями о стол.
– У нас с мужем легальный бизнес, мы не скрываемся, платим налоги.
– Ой, ой! Я не упрекаю вас в мошенничестве! – испугалась Ната. – Просто подумала, что сын Реутовой к Вульфу обратился, а раз так, то надо честной быть.
– Хочется услышать откровенный рассказ, – согласилась я.
Наташа опустила голову.
– Я говорила вам, что никогда не сплетничаю.
Я погладила ее по руке.
– Помню, знаю.
– Вы же никому-никому не передадите мои слова?
– Нет, – пообещала я.
– Нельзя, чтобы Вера Андреевна узнала, – пролепетала лифтерша. – Она очень хорошая. Ну прямо замечательная. Была мисс Россия. Такая красивая. И добрая. И все умеет. Один раз я упала во дворе, сильно порезала ногу. Крови было – море! Я жутко перепугалась, а тут Вера Андреевна идет, и я у нее спрашиваю: «У вас дома йода случайно нет?» Так она меня к себе отвела, принесла коробку, надела перчатки и зашила мне рану. Интересной такой иголкой. Попшикала потом сверху чем-то из баллончика и сказала: «До свадьбы заживет». Вот что Цыганкова умеет.
Наташа потупилась.
– Когда она уезжает, а такое очень часто случается, к Зиновию Павловичу всегда приходят аспирантки. У Цыганкова красивая жена, модель. Но ей тридцать, а тем, кто учится… намного меньше… Ну вот… так… вот… так…
– И сегодня, когда мы с Надеждой Владимировной звонили в дверь, у профессора кто-то присутствовал в гостях? – предположила я.
– Не знаю, лично я не видела, чтобы кто-то приходил к Зиновию Павловичу. Но думаю, что он был не один.
– Он занимался с девушкой, которая пишет диссертацию? – уточнила я.
– Наверное, они очень увлеклись наукой, – прошептала Ната, – не слышали ни звонка, ни стука. Когда ушла аспирантка, я тоже не видела. Но точно после того, как вы и Светлана Георгиевна разошлись по своим квартирам. А Зиновий Павлович тогда порулил к Надежде Владимировне.
Я посмотрела Наташе прямо в глаза.
– Вы уверены?
– Да, – по-прежнему тихо сказала лифтерша. – У Реутовой дверной звонок прикольный, собакой лает. Очень громко, я всегда слышу, если кто-то к Надежде Владимировне приходит. Реутова Цыганкова впустила, но он почти сразу вышел и к себе наверх на лифте уехал. О ваших передвижениях рассказать?
– Не надо, я все помню хорошо, – улыбнулась я.
