Арминий хотел было снова взять слово, но решил, что сейчас наступил именно такой момент, когда более ценно умение молчать. Нравится ему или нет, вожди должны высказать свое мнение. «Я не их правитель», – подумал он не без сожаления.
Вперед выступил тощий, как палка, вождь узипетов.
– Я считаю, что будет безумием напасть на врага, превосходящего нас по силе более чем в три раза, тем более что враг этот – проклятые римляне. – Он безжалостно дернул себя за ус. – В открытом бою каждый легионер стоит трех наших воинов, а может, четырех.
– В неудачный день и пяти, – проворчал кто-то.
– Я не имел в виду сражение с ними лицом к лицу… – начал Арминий, но Тощий оборвал его:
– Конечно, конечно. Ты говоришь о том, чтобы сеять панику и загонять их в болото, но это легче сказать, чем сделать. У нас около двенадцати тысяч копий?
– Когда придут тенктеры, будет пятнадцать тысяч, – ответил Арминий, но Тощий снова не дал ему говорить:
– Двенадцать, пятнадцать тысяч – какая разница? Мы не сможем одолеть такое огромное войско. Представьте себе кучку мальчишек, которые пытаются отвести стадо трофейных быков туда, куда животные не желают идти.
– Непосильная задача, – согласился один из вождей ангривариев, которого Арминий всегда считал надежным союзником.
– Значит, позволим им беспрепятственно идти по нашим землям, безнаказанно убивать и насиловать?
Арминию хотелось кричать, но он прикусил губу. В таких ситуациях гнев ни к чему хорошему не приведет. Лучше оставаться внешне спокойным, делая вид, что выслушиваешь их соображения, и воздерживаться от выступления, пока не представится подходящий момент.
– Мы можем подождать, пока к нам не присоединится больше племен, – предложил Тощий.
Большая Челюсть выглядел довольным.
– Ты говоришь, тенктеры подойдут со дня на день?
– Пять тысяч воинов, – ответил Арминий. – Если придут маттиаки, будет даже больше.
Эти слова заставили некоторых вождей заулыбаться.
– А как насчет хаттов? – не позволяя общему настроению заметно улучшиться, задал вопрос Тощий. Кампания возмездия Германика нанесла страшный удар по племени хаттов. Никто не знал, сколько их уцелело.
Арминий почувствовал тяжесть обращенных на него взглядов; вынести это оказалось непросто.
– До меня дошло слово одного из вождей хаттов. Он обещал четыре десятка копий, может быть, сотню, – произнес Арминий, внутренне проклиная себя за эти слова. По сравнению с римской ордой подобные цифры звучали смешно.
Тощий поджал губы.
– Возможно, нам следует разойтись по поселкам.
Ни один голос не прозвучал в поддержку, но никто и не укорил его. Арминий увидел, что вожди колеблются, и сдерживаемая им ярость вырвалась наружу.
– Думаете, Германик оставит вас в покое? – закричал он. – Вы уже забыли, какая участь постигла марсов и хаттов, о которых мы только что говорили? Германик не желает договариваться с нами. Он пришел, чтобы мстить! Сын шлюхи намеревается уничтожить нас по частям, а уцелевших обратить в рабов. Он хочет вернуть двух орлов и остальные штандарты, которые я подарил вам. А вы собираетесь разбежаться, как побитые шавки, и попросту отдать все, чего он хочет? Неужели вы так низко пали?
– Это оскорбительные слова, Арминий из племени херусков. – Большая Челюсть встал, предупреждающе тыча указательным пальцем. – Будь осторожен! Кого ты обвиняешь в трусости?
– Я не собирался высказывать неуважения. – Арминий слегка склонил голову.
– Но прозвучало это именно так, – возразил Большая Челюсть, и многие вожди поддержали его слова согласным ворчанием. – На нашем собрании никто в лицо не назвал тебя пьяницей, хотя в лагере люди так и говорят.
Потеряв выдержку, Арминий потянулся к рукояти меча, но сумел остановить губительный порыв. «Следи за собой», – подумал он, почесывая живот. Большая Челюсть между тем продолжил:
– Каждый из присутствующих здесь вождей понимает твою скорбь, Арминий, но если ты продолжишь искать утешение на дне кружки, знай, что мы за тобой больше не последуем.
Хмурые лица вождей, стоящих в кругу, подтверждали, что Большая Челюсть точно передал их настроение. Совет Мело, похоже, запоздал, подумал Арминий. Я рискую потерять все.
– Ты говоришь правду, – согласился он, придавая нотки покорности. – Скорбь совершенно поглотила меня. Я слишком много пил. Этим утром Мело сказал мне то же самое. Услышать подобное от вас еще тяжелее. – Он посмотрел на вождей, встречаясь с каждым взглядами. – Ни одна капля вина не смочит мои губы, пока не завершится эта летняя кампания, клянусь вам в этом.
– Твои слова радуют мое сердце, – сказал Большая Челюсть. Остальные одобрительно загомонили, и даже Тощий слегка кивнул Арминию. Он их еще не потерял. Пока не потерял. Арминий вознес горячую молитву Донару: «Помоги мне снова, о, бог грома!»
– Я хочу сказать, что вы… мы не можем сидеть и ничего не делать, – продолжил настаивать он. – Если не будем действовать, Германик станет нападать на одно племя за другим, пока не сотрет нас с лица земли. Согласен, что у нас недостаточно сил для прямого столкновения с римлянами – я тоже не глупец, – но мы должны как-то ответить. Если не сделаем этого, империя нас проглотит. Тогда наша участь – жить с римской сандалией на шее, как галлы и другие племена, а император навсегда запустит руку в наши кошели. Вы этого желаете?
Арминий понимал – еще есть угроза, что вожди не последуют за ним. Он смотрел в их глаза. Сердце его стукнуло дюжину раз, потом еще десяток. Во рту пересохло.
– Я не желаю становиться рабом Рима, – сказал наконец Большая Челюсть. – Мои воины будут сражаться вместе с тобой.
К удивлению Арминия, следующим его поддержал Тощий:
– И мои.
После его слов заговорили все разом. Вожди не кричали от радости – учитывая неравенство сил, это было неудивительно, – но на их лицах читались настрой и решимость. Они будут рядом с Арминием в предстоящей борьбе.
Ему пришлось нелегко, но теперь его сердце пело.
Глава 24
Погода стояла хорошая. Тулл с Германиком и большим отрядом легионеров и конников отправлялись из лагеря армии к месту засады Арминия. Но потом, словно ниоткуда, в небе появились серо-черные облака, сулившие грозу. Приближающееся ненастье разворошило в глубине памяти яркие ужасные воспоминания. Поневоле казалось, что боги наблюдают за ними, как в те страшные дни. «Тогда они, сложив руки, взирали на то, как мы бьемся за свои жизни, – с привычной горечью думал Тулл. – И видели, как почти все мы погибли…»
Чье-то покашливание вернуло его к действительности, и он оглянулся через плечо. Позади маячил, сверля его пристальным взглядом, один из штабных Германика – не тот, который провожал его на аудиенцию.
