Я смахиваю пыль с книжных полок новой перьевой метелкой, которую заказала через Интернет. Не знаю, когда в последний раз здесь кто-нибудь вытирал пыль. Я поворачиваюсь и говорю:
– Чего ты сегодня такой злобный маленький кислый монстр?
– Я не в настроении, – ворчит сестренка, вытягивая перед собой худенькие ножки. – Шанайя должна была прийти к нам в гости, но в последний момент отказалась.
– Ладно, но не срывайся на мне.
Китти чешет колено.
– Кстати, я тут придумала отправить мисс Ротшильд валентинку от папиного имени.
– Не смей! – Я трясу перед ней метелкой. – Завязывай со своей привычкой совать свой нос в чужие дела, Кэтрин! Это некрасиво.
Китти картинно закатывает глаза.
– Ох, не надо было тебе рассказывать.
– Слишком поздно. Послушай, если двум людям суждено быть вместе, они найдут дорогу друг к другу.
– А вы бы с Питером нашли «дорогу друг к другу», если бы я не отправила твои письма? – спрашивает она с вызовом.
Очко в пользу Китти.
– Скорее всего, нет, – признаю я.
– Нет, точно нет! Вас надо было подтолкнуть.
– Не веди себя так, будто совершила альтруистичный поступок. Ты прекрасно знаешь, что действовала из злых побуждений.
Китти пропускает это мимо ушей и спрашивает:
– Что значит «альтруистичный?»
– Бескорыстный, благородный, щедрый… в общем, полная твоя противоположность.
Китти визжит и набрасывается на меня, и мы немного боремся, задыхаясь от смеха и наталкиваясь на мебель. Раньше я могла обезвредить ее без особых усилий, но с годами наши шансы уравниваются. У нее крепкие ноги, и она умеет изворачиваться, как червяк, выскальзывая из моей хватки. Наконец мне удается соединить ее руки у нее за спиной, и она кричит:
– Сдаюсь! Сдаюсь!
Когда я ее отпускаю, она вспрыгивает и снова на меня нападает, щекоча меня под мышками и подбираясь к шее.
– Только не шею! Только не шею! – визжу я.
Шея – мое слабое место, и каждый в семье это знает. Я падаю на колени и смеюсь так, что начинает болеть живот.
– Хватит, хватит! Пожалуйста!
Китти прекращает меня щекотать.
– Считай это моим альтрусти… альтруистичным поступком, – заявляет она. – Я альтруистичка!
– Альтруистка, – поправляю я, тяжело дыша.
– По-моему, «альтруистичка» тоже хорошо звучит.
Если бы Китти не отправила мои письма, нашли бы мы с Питером дорогу друг к другу? Ответ «нет» мне кажется наиболее вероятным, но почему? Может, мы бы шли разными дорогами, но встретились на каком-нибудь другом перекрестке? А может, и нет. В любом случае сейчас мы здесь.
21
– Расскажи мне подробнее о твоем молодом человеке, – просит Сторми.
Мы сидим, скрестив ноги, у нее на полу, разбирая фотографии и памятные бумажки для ее альбома. Сегодня она одна пришла на «Скрапбукинг для пенсионеров», так что мы переместились в ее квартиру. Я волнуюсь, что Джанетт заметит низкую посещаемость, но с тех пор, как я начала здесь работать, она даже не показывается. Тем лучше.
– Что вы хотите о нем знать?
– Он спортсмен?
– Он играет в лакросс.
– Лакросс? – переспрашивает она. – Не футбол, бейсбол или баскетбол?
– Он хорошо играет. Колледжи предлагают ему стипендию.
– Покажешь его фотографию?
Я достаю телефон и показываю снимок, где мы вдвоем сидим в машине. На Питере темно-зеленый свитер, в котором, на мой взгляд, он выглядит особенно хорошо. Мне нравится, когда он в свитере. Сразу хочется обнять его и потискать, как мягкую игрушку.
Сторми внимательно его рассматривает.
– Хм, – одобряет она. – Да, он очень симпатичный. Но до моего внука ему далеко. Мой внук похож на молодого Роберта Редфорда.
Ух ты!
– Я покажу, если не веришь, – говорит она, поднимаясь, и начинает искать фотографию.
Она открывает ящики, перебирает бумаги. У любой другой бабушки из Бельвью фотография любимого внука давно бы уже стояла в рамочке где-нибудь над телевизором или на прикроватной тумбочке. Но не у Сторми. Единственные снимки, которые удостоились такой чести, – это ее собственные портреты. Рядом со входом у нее висит огромное черно-белое свадебное фото, которое занимает почти всю стену. Хотя, конечно, если бы я когда-то была такой красивой, я бы тоже всем это показывала.
– Хм. Никак не могу найти.
– Покажете в следующий раз, – предлагаю я, и Сторми садится обратно на диван.
Она кладет ноги на пуфик.
– Куда нынче ходит молодежь, чтобы побыть наедине? Есть у вас какие-нибудь «наблюдательные пункты»?
Сплетница, она вынюхивает информацию! Сторми – настоящая ищейка, когда нужно раскопать грязные подробности, но я не собираюсь ей потакать. Да и предложить мне ей, по сути, нечего.
– Даже не знаю… Вряд ли. – Я продолжаю разбирать бумажки.
Сторми вырезает орнаменты.
– Я помню первого парня, с которым ездила на парковку. Кен Ньюбери. Он водил «Шевроле Импала». О, это трепетное чувство, когда к тебе впервые прикасаются мужские руки. Его ни с чем не сравнить, не так ли, милочка?
– Мм-хм. А где стопка ваших старых бродвейских афиш? Нужно их тоже использовать.
– Они, должно быть, в моем сундуке с приданым.
О, это трепетное чувство, когда к тебе впервые прикасаются мужские руки.
В животе начинают порхать бабочки. Этот трепет мне хорошо знаком. Я прекрасно его помню, и не только потому, что кто-то запечатлел этот момент на камеру. Приятно снова думать о нем как о собственном воспоминании, отдельно от видео и всего, что за ним последовало.
Сторми наклоняется ближе и говорит:
– Лара Джин, главное, помни, что именно девушка должна решать, как далеко можно зайти. Парни думают сама-знаешь-чем. А твое дело – думать головой и защищать то, что тебе принадлежит.
– Не знаю, Сторми. Разве это не сексизм?
– Жизнь – это один большой сексизм. Если ты забеременеешь, то изменишь только свою судьбу. Для парня ничего существенного не поменяется. Перешептываться все будут только о тебе. Я видела это реалити-шоу про матерей-подростков. Все их парни абсолютно бесполезные! Мусор!
– Хотите сказать, что я не должна заниматься сексом?
Сторми столько твердила мне, что нельзя быть такой старомодной, что я должна жить на полную катушку и влюбляться в парней, а теперь это?
– Я хочу сказать, что нужно быть осторожной. Осторожной, как будто это вопрос жизни и смерти, потому что так оно и есть. – Она многозначительно на меня смотрит. – И никогда не доверяй парню приносить презерватив. У настоящей леди всегда должен быть свой.
