– Ну, Андрюша, ну, пожалуйста… – принялась она канючить. – Я сегодня не смогу приехать.
– А если я, вечерком?
– Нет, я хочу побыть одна… – после небольшой паузы отозвалась девушка.
Это ее «я хочу побыть одна» неприятно корябнуло Андрея.
– Кажется, я тебе уже надоел…
– Не выдумывай! – возмутилась она. – Дело вовсе не в тебе.
– Неужели столько работы?
– Не-а…
– Тогда – что? – вопрос, против его воли, прозвучал излишне резко.
– Подумай… – И, не дождавшись от него ответа, продолжала: – Ну, какая неприятность приключается с женщиной раз в месяц?
– Ах, это… – с облегчением произнес он. – Но мы же можем просто полежать рядом…
– И как ты себе это представляешь? – скептически поинтересовалась она. – Лично я за себя не ручаюсь!
Он только рассмеялся в ответ, вообразив, что лежит в постели рядом с Агриппиной, обнимает ее, прижимается к ней и… ничего. Это же сущий мазохизм!
– То-то же! – сказала она, словно прочитав его мысли. Помолчала. Слышалось лишь ее дыхание. Потом спросила. – А чем ты сейчас занимаешься?
– Иду во дворец трудиться – время-то идет.
– Дело хорошее, – поддержала она его трудовой порыв. – Мысленно я с тобой. Ну, пока! Вечером созвонимся.
Она уже отключилась, но Андрей все еще продолжал держать трубку возле уха. Ее голос волновал и завораживал его, как зов сирены. Наконец он положил мобильник в карман и встряхнул головой, сбрасывая наваждение. Эта рыжеволосая, зеленоглазая чертовка просто зачаровала его! Впрочем, он об этом нисколько не жалел.
В трудах праведных время пролетело незаметно. Они выпили чай с Ольгой Олеговной, обсудили последние события в парке – персонал музея всё еще не мог прийти в себя после гибели иностранца, – нечасто в Гатчине случаются подобные происшествия. Потом Андрей вновь углубился в работу, благо, ему никто не мешал. Материал на будущую диссертацию, в сущности, был уже собран. Оставалось только его обработать, провести сравнительный анализ и сделать определенные выводы, желательно, не слишком тривиальные, но и не очень революционные, – ибо искусствоведческая среда чрезвычайно консервативна, и если ты всерьез хочешь защититься, то надо умудриться совместить несовместимое и таким образом упаковать свои размышлизмы, чтобы было не к чему придраться.
Отрешившись от всего, что мешало ему сосредоточиться на этой вполне земной деятельности, он с удовольствием делал выписки; слова, словно сами собой, складывались в предложения, предложения в абзацы, а абзацы – в страницы будущего текста. Сегодня ему на удивление легко удавалось сформулировать идеи, прежде витавшие в его голове «кометами беззаконными», не поддаваясь вербализации. Словно не он писал диссертацию, но она писалась сама собой, почти без его участия. И когда он, наконец, оторвался от компьютера и посмотрел в окно – почти стемнело. Опять двадцать пять! – подумал Андрей. В кабинете кроме него, разумеется, давно никого не было. Он с чувством, до хруста костей потянулся, расправил уставшую спину – однако, пора и честь знать! Записал готовый текст на флэшку, выключил свет и вышел из кабинета, заперев его на ключ.
Насвистывая, он шагал к выходу через анфиладу комнат. Вот и картинная галерея. Пейзажи, батальные сцены и портреты, портреты… Внезапно Андрей словно споткнулся обо что-то невидимое. Он посмотрел себе под ноги – ничего. Поднял глаза выше – прямо перед ним, занимая почти всю стену, красовался парадный портрет Павла I, мимо которого он проходил ежедневно, иногда по несколько раз, не обращая внимания. Но сейчас он уставился на портрет так, словно увидел его впервые. Электрическое освещение в галерее еще не погасили, и в этом неярком свете картина производила удивительно живое и сильное впечатление. Огромная фигура Императора была выполнена художником таким образом, что смотревшему на нее зрителю казалось, будто Император возвышается над ним наподобие величественного столпа, и голова его, увенчанная короной Российской Империи, упирается прямо в облака. Живописными средствами мастеру удалось создать впечатление неземного величия, присущего Самодержцу. Вот только лицо Павла подкачало – какого-то неживого, желтоватого оттенка и словно бы сплюснутое. Хотя впечатление это, возможно, относилось не к работе художника, а к дефекту самого полотна. Хранительница живописной коллекции как-то рассказывала Андрею, что во время войны скатанный в рулон портрет хранился в подвале и сильно пострадал от сырости, отчего лицо самодержца заметно деформировалось.
Симптоматично, что я споткнулся именно на этом месте, подумал Андрей, вглядываясь в портрет, на котором Павел I был изображен в одеянии гроссмейстера Мальтийского ордена, с атрибутами власти, присущими его высокому сану. На шее Императора – массивная золотая цепь, символизирующая власть гроссмейстера, на плечи накинут длинный багряный бархатный плащ с горностаевым подбоем, правой рукой он указывает на подушечку из красного бархата, на которой покоится кинжал Веры… Почему-то именно этот кинжал словно магнит притягивал к себе взгляд Андрея – старинный, с деревянной рукоятью, на которой что-то выгравировано. Внезапно у него в мозгу словно разорвался многоцветный фейерверк, и мысли Андрея завертелись, закрутились бешено, будто подхваченные огненным вихрем: образы, мысли, обрывки текстов, – всё одновременно вращалось в этой сумасшедшей пляске, – и вдруг в одно мгновение всё остановилось. И кусочки мозаики, до этого существовавшие сами по себе, непостижимым образом сложились в единую целостную картину, в которой нашлось свое место и графу Кутасову-старшему, и руническим письменам, и масонам с розенкрейцерами, и – даже кинжалу… Уж не его ли, согласно легенде, передали скандинавские колдуньи архитектору и масону Львову?.. Артефакт из артефактов – кинжал Одина!! А почему бы и нет? Спросил себя Андрей. Львов преподнес мистический предмет Императору, а тот, не надеясь на придворных, – об этом как раз упоминает Кутасов – в свою очередь, передал его на хранение мальтийским рыцарям, которых считал наиболее верными и преданными. Все сходится! Павел действительно приобретает в те годы невероятное могущество, богатство и власть. Но за магическим кинжалом, якобы некогда принадлежавшим самому богу Одину, идет настоящая охота – ведь он делает своего обладателя повелителем природных стихий и демонических сущностей, – нужно только соблюсти определенный ритуал…
Он продолжал стоять у портрета, словно пригвожденный к месту, с опаской и любопытством вглядываясь в таинственный артефакт, – кто знает этих древних колдунов и магов! Ещё неизвестно, во что он вляпался… Было совершенно очевидно, что им всем угрожает реальная опасность. Не исключено – их жизни тоже. Однако, несмотря на все эти здравые мысли, его переполняло чувство неимоверного торжества – ему все-таки удалось разгадать загадку!.. Более того, теперь он в точности знал, что они ищут. Граф Иван Кутасов исполнил клятву, двести с лишним лет тому назад данную императору. Так что дело только за ним, его далеким потомком. Любой ценой он должен найти и сохранить драгоценный артефакт. И не только сохранить, но и передать однажды достойному и благородному властителю… Ой-ёй-ёй!.. Мысленно остановил он сам себя. «Передать властителю…» – эка меня занесло! Да и какие нынче властители?.. Я что, отправлюсь к президенту, если конечно сочту его достойным, и предложу стать владельцем кинжала Одина?! Ну, полный же бред!.. И потом, с чего это я вдруг решил, что искомый артефакт это и в самом деле кинжал?.. Он снова посмотрел на портрет. Однако его волшебное очарование уже куда-то испарилось: портрет как портрет, ничего таинственного. Да и сама догадка, только что осенившая его голову, уже не представлялась столь гениальной. Ну, что же – кинжал так кинжал, сказал он себе. А быть может – и что-то еще… Постоял немного, потом круто повернулся и зашагал прочь.
