Прохлада утра забралась не только в юрту, но и под одежду. Стало зябко и неуютно. Синцов, не открывая глаз, потянулся до хруста в суставах, зевнул. Неприятный запах изо рта быстро вернул из забытья. Он подставил к губам ладонь, снова выдохнул. Сморщился. Алкоголь, сыр и мясо, употребленные поздним вечером, за ночь «подружились» в желудке и теперь источали такое амбре, что лейтенанта самого от себя затошнило. Нужно было срочно почистить зубы, а то перед Гугуш неудобно. Хотя ему не целоваться с ней. Николай расплющил чуть припухшие с похмелья веки. Сумерки в юрте не сразу позволили рассмотреть, что здесь он один. Прислушался. Снаружи доносились шорканье и тихий голосок внучки Агинбека, что-то напевающей себе под нос.
Синцов проморгался, повернул голову в поиске кувшина или бурдюка, желая смочить горло. Вгляделся в циферблат именных наручных часов. Шесть утра. «Ох, рано-то еще как! Но раз хозяева уже не спят, мне валяться негоже. Мираб с правнуком наверняка ушли на поиски воды», — только подумал он, нежась в обертке из овечьей шкуры, как услышал лошадиное ржание и детский крик. Не радостный, а какой-то тревожный, возбужденный.
Гугуш перестала мурлыкать восточную мелодию и чистить песком казан, привстала, выискивая взглядом родного человечка. Аманжол появился из-за ближнего бархана верхом на кобыле, резво управляя ею. Он что-то кричал и понукал лошадь, правя прямо к яйлаку.
Темень ночи неохотно прощалась с пустыней, все еще заволакивая низинки и распадки между барханами, но небо на востоке уже розовело, солнце гладило первыми, пока еще ласковыми лучами грешную землю.
— Сне-е-ег… — услышал Синцов, недоуменно нахмурился и сел. — Снег падать!
— Какой еще снег?! — вслух удивился лейтенант, на секунду замер, ощутив в груди нехороший, давящий ком. Мозг болезненно резанула какая-то важная мысль, но ухватиться за нее офицер не успел. Даже не понял, что его так напрягло.
Николай вскочил, сноровисто натягивая портупею, застегивая ремень и поправляя гимнастерку, шагнул босиком к выходу из юрты. Отогнул тундук, облизнул сухие губы. Приветственно кивнул Гугуш, застывшей столбом возле кострища, из углей которого струился дымок. По склону бархана к ним подскакал Аманжол, размахивающий плетью, ловко спрыгнул из седла, заковылял к юрте, увязая по щиколотку в песке. И все время неустанно твердил:
— Снег. Там снег падать. Опять джут будет.
— Аманжол, какой снег? — спросил Николай, надевая сапоги, предварительно вытряхнув из них песок и парочку мелких паучков. — Сегодня первое мая. Весна на дворе. Джут
[35] сейчас никак не может быть. Ты о чем, малец?
— Однако снег падать! — не унимался паренек, приблизившись к офицеру и ткнув воздух плеткой в направлении севера. — Там падать с неба. Как хлопок с веток.
— Что ты несешь, батыр? Ничего не понимаю, — Синцов пожал плечами, взял фуражку и вышел из юрты. Посмотрел сначала на Гугуш, ища в ее взгляде отгадку, потом уставился на медленно светлеющее небо. И вдруг уловил еле слышимый, далекий гул.
— Джут гудеть. Снег падать. Однако холодно будет, — бурчал Аманжол, хватая бурдюк с прохладным кумысом.
— Да перестань ты уже ерунду говорить. Заладил одно и то же… — лейтенант все еще прислушивался к тающему вдалеке, унылому звуку. — Где твой прадед?
— Там он, — мальчик снова вскинул руку с плетью в сторону севера. — Снег смотреть. Мы вода искать. Мал-мало находить. А на небе Див
[36] злится. Гудеть. Сильно недовольный был. И снег падать. Совсем холодно будет. Дедушка сказать, к тебе скакать. Тебе сказать. Что снег падать.
«Яркий снег сиял в долине, снег растаял и ушел…» — вдруг вспомнились Синцову строчки из любимого Тютчева. Слегка раздраженный упорством мальчишки, он сплюнул на песок, почесал затылок, натянул фуражку, продолжая рассматривать сумеречное небо.
Он еще не понимал причину постепенно нарастающей в его душе тревоги, но рука машинально легла на кобуру. Почему, лейтенант НКВД пока не мог объяснить, скорее сыграл профессиональный рефлекс. «Плохо, что нет связи, — подумал он, закусив губу. — Капитану Делягину бы доложить… Хм. Что доложить? Что на барханы падает снег?! В мае? В жару?! Гул! Что за гул слышал мальчонка… Да и я тоже?»
И вдруг Синцов понял. Его осенила мысль, от которой уже не было зябко. Которая ошпарила мозг и кровью прилила к лицу.
— Аманжол, ты сам-то видел снег? На что похоже?
Паренек хлопал глазами и молчал, разведя руки в стороны.
— Ты самолет видел? Знаешь, что такое самолет? — Николай спрашивал, а сам боялся ответа.
— Самолета? Неба летать?
— Да!
— Не-е, самолета не видать моя. Снег видать. Самолета не видать, — мальчик широко улыбнулся, поправляя на голове тюбетейку.
— А людей в небе не видел? — Синцов присел, взял за плечики паренька.
— Ты что, Коля-ака? Люди не летать по небу. Люди не коршун, — ответил крайне удивленный такой внезапной глупостью уважаемого человека Аманжол.
— Понятно. Стой, жди здесь. Я сейчас, — лейтенант кинулся к юрте, бросив через плечо: — К мирабу сейчас рванем. Покажешь, где он… И где снег твой выпал.
Внутри Синцов стал хаотично хватать сумы, оружие, амуницию. Гугуш что-то спросила мальчика, Аманжол уселся прямо на песок в позе лотоса, неохотно отвечая ей.
Через три минуты, собравшись, лейтенант вскочил на Гитлера, натянул вожжи и пришпорил верблюда. Аманжол гаркнул команду своей лошади, и они поскакали по распадку между барханами прочь от яйлака. А восточная красавица долго смотрела им вслед, обняв кумган
[37] с водой.
* * *
Аксакал сидел на склоне бархана, подоткнув полы чапана под себя, и курил. Пристрастившись к табаку еще в детстве, теперь доживший до седых волос Агинбек, особенно в часы глубоких раздумий, раз за разом набивал самосадом чубук и распаливал свою старую деревянную трубку. С явным наслаждением сжимал губами мундштук и попыхивал едким, но в то же время ароматным, чуть сладковатым дымом. Ишак стоял рядом с хозяином и дремал. По песку зигзагами струилась эфа, оставляя за собой волнообразный след. Солнце только наполовину вышло из-за горизонта, но воздух начал теплеть с невероятной скоростью, быстро накаливаясь. В утреннем небе пропищал орел-змееяд, спикировав на какую-то живность среди, казалось бы, безжизненных желтых холмов. Легкий ветерок подхватил перекати-поле и погнал растительный шар по ложбине между барханами.
— Салам алейкум! — бросил Синцов, слезая с верблюда и приближаясь к старику, интуитивно почувствовав, что эта идиллическая картина на самом деле не такая мирная, как кажется со стороны.
