— Еще минус один! — зло сплюнул гауптштурмфюрер СС, схватил «МП-40» и стал искать взглядом отброшенную кепку.
* * *
— Макс, осторожней! Он там может оказаться не один, этот русский, — шепнул напарнику рослый солдат с пулеметом, единственный оставшийся в диверсионной группе тяжеловооруженный боец.
— Не дрейфь, Август, они не могут быть там вдвоем, — ответил другой солдат, с автоматом на боку и с огромным ранцем за спиной, вглядывающийся в темень пустыни. — Слышишь, один из них бродит по подземным ходам аула? Значит, второй в одиночестве остался. Вон он, идиот, и шляется с факелом на окраине селения. Видимо, заблудился или пытается отойти и скрыться.
— А вдруг он заманивает нас? Пытается выудить из этих глиняных укрытий и ударить. Или хуже того, заманить в те поганые зыбучие пески, в которых уже сгинули Гет и Шерман.
— Да брось, Август! Какие зыби? Прямо возле аула? Посмотри, впереди белеют пески. Видишь? Это соль. Кажется, здесь они называются солончаки. В них не может быть зыбучих песков. Пошли, возьмем этого проклятого стрелка живым. Он вполне мог оказаться раненым.
— Железный крест тебе точно не дадут за этого местного узкоглазого.
— Идем, держись позади и чуть сбоку от меня. В крайнем случае, завалим его из твоего «МГ», если почувствуем подвох или ловушку. Смотри, он, полная безмозглость, снова факел зажег, явно ищет проход или тропу. А мы без огня, нас не видно в его прицел. Живей к нему. Заходи слева. И тихо давай.
— Удачной охоты, Макс!
— Ха, и тебе, Август!
Солдаты разделились и стали охватывать в клещи территорию солончака с западной стороны аула. Ту ее часть, куда имели выходы кяризы селения и стекали сточные воды. Как ни странно, вони особой здесь не ощущалось — видимо, раскаленными днями солнце испепеляло все зловония и грязь, испаряя их и покрывая твердой коркой.
Тот боец, которого звали Макс, прильнул к цевью автомата и, целясь в мигающее на ветру пламя факела, осторожно ступал по соляной корке белесой равнины. Он до рези в глазах всматривался в темень вокруг огня, чтобы уличить врага и дать по нему очередь. Диверсанту первым хотелось уничтожить противника, этого снайпера, завалившего нескольких десантников.
Вдруг пулеметчик истошно заорал. Его напарник нарушил тишину вслед товарищу:
— Август, что случилось? Август, ответь.
— А-а-а… Спаси-и, Ма-акс… А-а… Я попал… Я… Проклятая пусты… — крик погибающего диверсанта разносился по всей округе, иногда перебиваемый звуками боя со стороны аула.
— Ч-черт! Август? Ответь мне. Ты в порядке? — бросил в темноту солдат с автоматом, немало струхнувший и даже присевший на одно колено. «МП-40» трясся в руках, словно бур шахтера.
Но со стороны напарника доносились лишь стоны и звуки борьбы. «Неужели этот снайпер опередил нас и обошел?! А теперь напал на Августа», — подумал Макс, досадно сплюнул и, снова прицелившись в факел, нажал на спусковой крючок. Автомат изрыгнул длинную очередь, прошивающую темень вокруг извивающегося пламени, пули задели и сам факел, как выяснилось, просто воткнутый в почву. Тот повалился, но продолжал гореть, освещая пятачок два метра в диаметре.
— Август, черт тебя подери! Ответь, что с тобой?! — заорал автоматчик, потрясая оружием и дико озираясь по сторонам, будто мог увидеть, что творится вокруг.
До слуха его долетели невнятные фразы сослуживца, и Макс разобрал лишь одно слово: «Зыбь». Фашист ошалело попятился, затем подпрыгнул, вглядываясь в грунт под ногами. Его охватил ужас быть утопленным в проклятых зыбучих песках и похороненным живым в этой смертельной гадости. Диверсант, все еще слыша стенания погибающего друга, зовущего на помощь, хаотично перезаряжал «МП-40», все никак не попадал магазином в створ автомата и лихорадочно вглядывался в видимый ореол полыхающего факела. И тут он заметил за ним очертания человека. Сначала будто бы показалось, но, приглядевшись, солдат рассеял свои сомнения — из темноты блики огня выхватили фигуру вражеского стрелка.
Боец яростно закричал, словно кинулся врукопашную с голыми руками, выстрелил один раз в еле видимый силуэт, еще дал очередь и со всех ног побежал в его сторону. Он огромными прыжками, стараясь преодолеть опасный участок зыбучих песков, несся к противнику, чтобы достичь твердого участка почвы (раз там мог находиться таинственный мститель), и почти беспрерывно стрелял на ходу.
Вообще стрелять на ходу, с разворота, при парашютировании, при езде на любом транспорте и при этом попадать в мишень их, бойцов диверсионной школы ваффен-СС, учили хорошо. И парни с честью выполняли эти тренировки и достигали неплохих показателей. И теперь Макс Шернер, один из лучших учеников школы диверсантов, стремительно преодолел расстояние до поваленного факела, неоднократно поразил девятимиллиметровыми пулями врага, стоявшего поодаль от огня, и стал срочно перезаряжать автомат.
Руки еще ловко меняли магазин, а глаза уже различили в истерзанном пулями силуэте что-то неправильное… Непохож он на настоящего человека. Диверсанта осенила запоздалая мысль — это же наспех сооруженное чучело. Подстава! Обманули!
И в этот миг в освещаемый факелом круг с полуприсевшим от ужаса фашистом влетела пуля. Она попала в горло немецкого автоматчика, повергла его наземь. Он еще корчился на соляной корке, каблуками бот сдирая верхний покров солончака и забрасывая белесой пылью остатки потухающего факела, когда из темноты выступил неуловимый снайпер.
Агинбек не спеша перезарядил винтовку, носком кожаной ичиги почерпнул грунтовой взвеси и окончательно затушил тающее пламя. И вместе с наступившей вокруг темнотой в сознание фашиста, сжимавшего булькающее кровью горло, тоже явилась тьма.
Глава 14
Кызылкудук, Узбекская ССР, 2 мая 1944 г.
Пот, смешавшись с песком и известковой взвесью подземных ходов, нещадно разъедал тело под гимнастеркой. Даже в паху все чесалось и раздражало. Спертый воздух катакомб приходилось преодолевать, будто невидимую, достаточно плотную преграду. Под ногами хлюпала вода, местами доходя до колена, но, в основном, по щиколотку. Боязнь наступить на змею исчезла — теперь мозг работал иначе, отбрасывая страх всевозможных опасностей, кроме основной.
Фашистов!
Синцов ежеминутно поправлял на боку трофейный, но все же советского производства автомат, изредка включал фонарик, корректируя свой ход, и тут же вырубал свет, дабы не указать врагу цель. Диверсанты могли спуститься в кяризы и начать прочесывать подземелье аула, но почему-то лейтенант сомневался в такой смелости противника, загнанного в угол. И хотя угла в пустыне не наблюдалось и не могло быть, но психологически немецкий оккупант уже был подавлен. В чем в чем, а в этом офицер НКВД был уверен. Помотать с раннего утра до вечера врага по жарким пескам, зыбучим ловушкам и термитникам, сталкивая с ядовитыми пресмыкающимися и членистоногими, постоянно вырывая из его рядов бойцов огневыми контактами, а теперь загнать в безлюдный ночной аул и посеять панику, находясь под ним и среди него — и самому Николаю далось нелегко, но и существенно поумерило воинственный дух фашистов, деморализовало, сбило их планы.
