Йозеф послушно расцепил пальцы на рукоятке фаустпатрона, медленно вытягиваемого стариком, чьи испещренные морщинами и покрытые пигментными пятнами руки потом раздевали и освобождали его от смертельных пут взрывчатки. Телу стало легко и свободно, вода из фляги незнакомца полилась по горлу целительной влагой. Йозеф умиротворенно улыбнулся, закрыл глаза и уснул. Навсегда.
Глава 17
Тамдытау, Узбекская ССР, 2 мая 1944 г.
Оторвав взгляд от горизонта, Мютц злобно сплюнул. Он не знал того, что плеваться в пустыне для каждого местного жителя равносильно плевкам на пол его жилища. То есть категорически недопустимо. Гауптштурмфюрер СС выругался, чем привлек внимание подчиненных, замерших на входе в сумеречное ущелье. Мютц забрался чуть выше, оперся на крайнюю в гряде скалу и в бинокль изучал пройденную местность. Теперь он отпрянул от оптики, желваки на его скулах заходили ходуном, острый взгляд впялился в солдат.
— Этот слабак Йозеф даже не смог взорвать себя и противника. Какая глупая смерть!
— Почему вы так решили, герр капитан? — осмелился спросить Липке, задыхаясь от перехода и тяжеленного груза, опущенного пока наземь.
— Потому что я вижу сейчас врага, который прошел позицию Йозефа без единого выстрела! — гаркнул Мютц, испепеляя взглядом военврача. — Хочешь сам убедиться, умник?
— Никак нет, герр капитан! Я вам верю…
— А я вам — нет! Как мне доверять солдатам, которые запуганы до смерти каким-то местным пастухом, валятся с ног и не могут исполнить приказ? Что Майер, что Йозеф… Да и остальные… Я даю четкие приказы опытным бравым солдатам рейха! Матерым диверсантам, черт вас подери! А в итоге что? Череда смертей! И все до единой какие-то никчемные — по глупости. Где были мозги у погибших? Да и были ли они вообще?!
— Простите, но умереть, не взорвав себя по вашему приказу, находясь в плачевном душевном и физическом состоянии… Для этого нужно быть… — дрожащим голосом проблеял медик, но не успел закончить свою мысль.
— Молчать, щенок! Насовали мне всяких отщепенцев и дегенератов-полукровок — иди, воюй с ними, Карл! Проклятье! — Мютца трясло от бешенства. — Таким темпом мы не пройдем и мили, бездарно теряя людей! Или мы с вами находимся на пересеченной местности с кучей укрытий? В лесу, в пещерах? Нет! Мы в голой пустыне, как блохи на подносе! А вы не можете справиться с двумя русскими! Какого черта вы отправились на это задание? Кто вас набирал? Какого…
Далекий выстрел закончился попаданием пули в скалу прямо рядом с головой Мютца, отчего каменное крошево обожгло его и без того пылающее праведным гневом лицо. Гауптштурмфюрер упал на колени и шустро пополз на четвереньках в укрытие, на ходу сбросив с себя ранец и оружие.
Стоявшие ниже его солдаты недоуменно переглянулись, Липке чертыхнулся и демонстрационно-спокойным шагом направился в глубь ущелья. Остальные поплелись за ним, даже не удосужившись визуальным поиском вычислить стрелка.
Гауптштурмфюрер осторожно выглянул из-за скалы, озирая местность в бинокль, но, поводив им с минуту и не обнаружив снайпера, тотчас спрятался и стал размышлять над происшедшим. Голову буравили хаотичные мысли: крики на солдат, промах стрелка, оставление его, офицера, подчиненными и их уход в ущелье. Даже Ахмет, тащивший слабого Граббе, уже скрылся в кустах джузгуна. Они бросили командира на произвол народного мстителя. Подлецы!
Мютц заскрипел зубами, дернулся к подножию скалы за вещами, но оступился и больно ударился задницей о плоский камень. Сразу во всех местах, ранее потревоженных ранениями, отдалось жгучими резями: нога заныла, плечо затюкало, а голова закружилась, наполняя виски свинцом. Он стал грязно ругаться, но уже шепотом, схватил свой скарб и быстро покинул это место.
Над ущельем гряды парил орел, осматривая лакомую кормушку, а по вершинам разливался свет далекого, но жаркого солнца.
* * *
Синцов долго не мог найти выгодную позицию на выходе из ущелья, меняя уже третью лежку и тихонько матерясь. В одном месте глаза слепили ровные, как стены, стального цвета скалы, отражающие солнечные лучи. В другом — сыпучий крутой склон норовил сбросить ходока, пытавшегося вскарабкаться на него и залечь с пулеметом в засаде на вершине холма. Сейчас Николай вроде бы и нашел неплохое место, но камень, торчавший на директрисе стрельбы, загораживал половину ущелья. А ведь позволить врагу оказаться в мертвой зоне обстрела — никак нельзя. Хитрые диверсанты могли запросто обойти стрелка и ударить по нему с фланга. Ну, уж нет! Сейчас, на исходе контроперации, попасть впросак и глупо погибнуть лейтенант не мог. Собрав всю волю в кулак и настроившись на нужную волну размышлений, Николай взглядом искал подходящее место. Выбор был невелик. Окапываться, как тогда, в бархане, он не мог за неимением песка и ткани. Одни валуны да скалы и мелкая каменная крошка. Несколько жидких кустиков, цеплявшихся за жизнь саксаулов да пучки барахтающихся, загоняемых ветром перекати-поле.
Синцов в сердцах сплюнул и не стал больше искать новую позицию, оставшись на этой, только чуть сместившись влево, прямо к обрыву в ущелье. Неугодный камень на линии предполагаемой стрельбы визуально сместился чуть вправо, а вот мертвая зона по-прежнему внушала тревогу.
— Твою мать! Хоть орлом этим пари над горой… Вот бы зависнуть так же, как он, и стеречь врага сверху со стволом на изготовку.
Николай понял, что с некоторых пор стал говорить вслух не только с букашками и местностью, но и сам с собой, чертыхнулся от этой мысли и, предположив, что это последствия теплового удара, потянул с бока флягу с водой. Стащил защитную повязку, ополоснул разгоряченное лицо, сняв запыленную мятую фуражку, окатил голову. Сделал два глотка. Понял, что синий околыш головного убора может выдать его на фоне пепельного цвета скал. Убрал фляжку, фуражку. Завязал тряпку пиратской повязкой на голову. Настоящий корсар, ешкин кот! Прям фотографируйся и посылай Даше в Москву карточку пустынного разбойника…
— Дашуль, как ты там у меня, милая?! Где ты… И с кем?
Грустные мысли поглотили офицера, он машинально поглаживал, словно руку любимой женщины, горячий ствол пулемета и шептал нежные слова далекой девушке. Серая в ромбиках гюрза перестала шипеть и осторожно, чтобы не навлечь на себя внимание человека, потекла в сторону, прочь от этого места.
Синцов не заметил, как задремал — солнцепек делал свое дело, усталость и ночь без сна тоже внесли свою лепту. Лейтенант вырубился прямо на краю обрыва, под лучами катящегося к зениту солнца. Орел пискнул два раза, отмечая присутствие одинокого двуногого, а затем отвлекся на тех, кто шагал по дну ущелья.
* * *
Агинбек сидел на камне, покрытом куском войлока, курил трубку и не сводил прищуренного взгляда с гряды. Серые, местами грязно-белые от известняковых выходов скалы и пологие холмы начинались здесь и тянулись далеко на восток, к предгорьям более высокого Памира, к истокам Сырдарьи с красивыми старинными городами Фергана и Самарканд. Там были люди, там вчера гуляли праздник Первомая. Там жили!
