Агинбек аккуратно потрогал грунт, поводил ладонью вокруг, нежно задевая редкие травинки и мелкие камушки. Не нравились ему эти следы. И почва тоже не нравилась. От нее пахло смертью и веяло разрушительной силой. И здесь явно что-то подметали. Вон и небрежно брошенная в стороне ветка. По старой привычке знатока-поисковика подземных вод и зыбучих песков мираб вынул нож, выбрал в опаленных кустах ветку потолще, срезал ее, очистил до состояния вехи и воткнул посередине тропы. Затем покопался в бауле на смиренно стоящем позади ишаке, выудил черную тряпочку и привязал ее к палке. Теперь любой местный будет знать, завидев эту метку, что здесь западня, опасная ловушка.
Агинбек взял под уздцы своего верного помощника, провел по краю тропы, обойдя нехорошее место, и дальше снова пошел очень медленно и осторожно, все больше ощущая присутствие чужеземцев. Он изучал внимательным взглядом местность, вдыхал запахи и анализировал. Враг, гонимый преследователями, до того распоясался и стал пренебрегать методами скрытности, что уже не закапывал отходы питания, как это делал в песках вчера-позавчера, грубо ломал ветки и мял траву, бросал окурки и кровавые бинты. Старик понял одно — теперь шайтан плюнул на маскировку и осторожность и только трусливо бежит прочь. А потому сейчас он может выкинуть какой-нибудь финт, игнорируя меры предосторожности.
Вдруг невдалеке глухим, долго носимым по ущелью эхом, прокатилась пулеметная очередь. Орел дернулся в сторону от плавного круга облета и поспешил покинуть опасную территорию. И Агинбек понял, что там началось и кто виновник нарушения тишины.
* * *
Николай давно уже не спал. Да, он непростительно для офицера-следователя, чекиста-ищейки, даже просто бдительного советского гражданина заснул на боевом посту. Тем более поджидая противника в засаде. Крайне безалаберно отнесся к выполняемой задаче, поставленной самим себе. И сейчас распекал себя всеми матерными словами, проклинал свою слабость и невнимание. Да, этому были оправдания в виде множества ран и увечий на теле, потери крови, колдовского зелья и лечения Агинбека, изнуряющей жары и обезвоживания организма. Да и просто от дикой усталости из-за долгого мытарства по пустыне и бессонных ночей.
Он до боли закусил и без того разбитую сухую губу. Достал последнюю воду и смочил лицо, красное от солнца и ссадин. Ему нельзя было спать и даже дремать с открытыми глазами, как это делают, судя по байкам, настоящие разведчики. Грохот взрывов, последовавший за летавшим самолетом, вернул его на неопределенное время в страшные реалии борьбы. Языки огня, пробежавшие по распадку и пожиравшие зелень, должны были умертвить там все живое. И врага в том числе. Но самое главное то, что внезапно прибывший биплан, видимо, обнаружил фашистов, раз произвел бомбардировку ущелья. А это дорогого стоило! Значит, немцы уже тут и совсем рядом, пытаются выбраться, и если выжили после взрывов, то на всех парах поспешат смыться. Хотя, возможно, и досидят до ночи, чтобы скрыться в темноте в обширной пустыне.
Синцов сильнее прижал приклад к плечу, обжигая пальцы о стальную коробку пулемета. Но мысли все лезли и лезли. «До ночи сидеть им выгодно, но страшно — замеченные самолетом, они дождутся прибытия основных сил противника. А это верная погибель! Чесать из ущелья пехом сейчас? Под палящим солнцем и по открытой местности? Чревато дальнейшим преследованием и вообще уничтожением с воздуха вновь вернувшимся «У-2». Ну, если не собьют его удачным выстрелом! А ведь сбить легко могут. Парни стреляют отлично, и хотя не имеют в своем БК ни снайперских винтовок, ни пулеметов, но попасть в низколетящий биплан труда особого не составит. Авианалеты на фронте и в тылу врага показали, что это самое слабое место «ночных бабочек» — из зениток и истребителей их сложно срезать, а вот из стрелкового оружия в моменты пикирующих атак вполне реально. Фрицы, говорят, Железные кресты получают за каждый сбитый «У-2», что-то такое я слышал из сводок и разговоров фронтовиков. Сбить самолет — это одно! Ему прилетит на смену другой. А вот как фрицам уйти невредимыми за бугор?! В смысле, через всю пустыню и далее, за рубеж — вопрос. Как?»
Лейтенант перевернулся на спину, хоть немного давая остыть ей от беспощадных лучей солнца. Еще ниже натянул тканевую повязку на лоб, сжал губы, чтобы песок, гонимый ветром, не попадал в рот. Зажмурился. «Думай, летеха, думай. На что способны эти гады в момент крайней опасности? Чего смогут выкинуть, как изловчиться? Метнуться к Зарафшану, туда, где скопились жители аула, взять заложников и отходить под их прикрытием? Вариант. Слабый, но возможный. Раз. Что еще, если не вернуться или не остаться в ущелье смертниками? Тупо двинуть на юг в надежде, что до темноты успеют? Тоже не исключено. Запеченные мозги фрицев сейчас могут принять любое решение. Но за ночь они далеко не уйдут: выдохшиеся, раненые, с грузом и по пустыне без отдыха и воды. А оказаться просто так расстрелянными на равнине — это не метод диверсантов. Сдохнут другим способом, но героическим и шумным. Они, конечно, мечтают заиметь колеса или хотя бы копыта, да любой транспорт, да тут другого и не имеется на сотни километров… Стоп!»
Синцов заметил в небе вернувшегося на боевое дежурство орла и тотчас подумал про самолет. Что-то неприятное кольнуло его мозг, офицер рефлекторно вскочил и уселся, обхватив голову руками.
«Самолет! Как могут использовать этот транспорт удирающие фрицы? Сбить или как-то принудить сесть нашу птичку они не смогут однозначно. Летчик не идиот, чтобы снижаться к группе противника, вооруженного до зубов. И на сбитом, упавшем «У-2» диверсанты не улетят. Вызвать по рации из-за бугра свой транспортник? Дождаться его и улететь? А что?! Почему нет? Уже наверняка так и сделали, а теперь ждут прилета подмоги. Блин!»
Но душа все равно не находила места, интуиция рвала мозг на кусочки. Что не так, почему трещит голова? Контузия?
Николай вновь уставился на орла, тревожный клич которого изредка раздавался в небе. «Орленок, орленок, взлети выше солнца и степи с высот огляди…» Ишь, паришь себе в вышине… Как аэроплан… Биплан. Самолетик! Если немцы вызвали помощь, то скоро за ними прилетят. Как предотвратить их бегство на самолете? Как помешать? Ну-ка, ну-ка…»
Лейтенант НКВД Синцов, разумеется, не догадывался, что в этот самый момент примерно такая же мысль посетила и гауптштурмфюрера СС Мютца. Они оба сейчас размышляли о самолете и дальнейших действиях, связанных с ним. Один строил и озвучивал своим подчиненным план побега на трофейном «У-2», другой придумывал, как перехватить транспортник, возможно, уже спешащий на помощь осажденным фашистам. И только глазастый орел-змееяд все кружил и кружил над задымленным ущельем в поисках легкой добычи.
Николай, наконец, сделал какие-то выводы и даже вроде бы удовлетворился задумками, потому что лицо его просветлело, морщины чуть разгладились, пальцы перестали теребить ремень пулемета. Он тряхнул флягой, поняв, что она уже практически пуста, выцедил последний скудный глоток и бережно убрал емкость на пояс. Затем снова осмотрел небо и местность, кивнул сам себе и приник к оружию. И сделал это очень даже вовремя…
Первым шел Отто, автомат впереди, на спине ящик с динамитом, сверток брезента, двойной БК и наполовину опорожненная пятилитровая фляга. С последней водой, с НЗ. Он внимательно осматривал «зеленку», скалы и склоны гряды, тропу на предмет следов, просвет впереди, между кустами. За ним на отдалении в двадцать шагов плелись Липке с Граббе в обнимку, потом Мютц и Ахмет. Двести метров позади них, чуть медленнее, чем фашисты, двигался Агинбек, изучавший тропинку.
