— Как назывался этот лагерь? Не Маутхаузен, случайно?
— Не помню, может быть… После его смерти у нас не осталось средств к существованию, мне пришлось искать другую работу. В кадровом отделе газового завода мало платили… Подруга Фрида помогла — ее жених работал в Управлении по оккупированным территориям, пообещал похлопотать о должности переводчика. Предложили это место, я согласилась… — Линда зябко поежилась. — Я же не знала, что каждый день буду наблюдать такое… Столько поломанных судеб… В основном это были молодые женщины из Восточной Европы, которых пригнали в Германию на работы… Я не хочу об этом вспоминать.
— Я вас и не заставляю, — пожал плечами Верест. — Добавку можно, проголодался очень…
— О, да! — Линда подскочила, отобрала пустую тарелку, стала наваливать новую порцию. — Я страшно извиняюсь, Пауль, картошку покупала в овощной лавке на Вульгартен, она такая дряблая и превращается в кашу… Это не то, что можно есть китайскими палочками, — засмеялась она.
— Что такое китайские палочки? — не понял Павел.
— Простые палочки. Их прижимают пальцами и едят, как вилкой. Весь Китай так делает, вся Азия. Сама не видела, мне отец рассказывал.
— В СССР не едят китайскими палочками, — покачал головой Верест. — У нас есть только барабанные палочки.
— Можно и ими, — улыбнулась Линда. — Вы ешьте, ешьте, не слушайте меня…
И все же приходилось слушать. Она рассказывала, как жили три месяца в условиях штурма и постоянных бомбежек. По нескольку раз на дню бегали в бомбоубежище. Люди там плакали, жаловались на русских. А она никогда не понимала: как можно жаловаться на русских? Не Россия напала первой, это немцы сделали, стали приобщать отсталые народы к европейской цивилизации, как писали в газетах и говорили по радио. В чем они виноваты? Ведь немцы делали еще хуже! Теперь же немецкая нация должна терпеть, покаяться, искупать свои грехи… Городское начальство еще зимой призывало население покинуть город. Но куда она с мамой? Та едва ходит. Много людей погибло от обморожения. Возможно, и правильно, что не ушли. И какое чудо, что их дом не пострадал от бомбежек! В соседних кварталах все рассыпалось, дома взлетали на воздух, городские ополченцы не успевали извлекать людей из завалов…
— Вы ведь служите в Красной армии, Пауль? — спросила Линда.
— Да, Линда, незначительная офицерская должность, — ответил Верест. — Занимаемся наведением порядка в войсках.
— Но вы же противник насилия?
— Я сторонник мирного насилия, — улыбнулся Павел.
— Разве бывает такое?
— «Существуют две формы мирного насилия, — процитировал он, — закон и приличия». Иоганн Вольфганг Гете — ваш великий поэт и мыслитель, книжками которого забита ваша книжная полка.
Они неловко помолчали, уткнувшись каждый в свою тарелку.
— Мы не собираемся мстить, если вы об этом, — сказал Павел. — Мы пойдем другим путем. — «Но к той же матери», — мысленно закончил он.
— Каким?
— Вы будете жить в другом государстве — в справедливом, без диктатуры и социального расслоения.
Линда скептически пожала плечами. Потом обратила внимание на его пустую тарелку и встрепенулась:
— Еще хотите?
— Нет, спасибо, Линда, наелся.
— Я знаю, что в России любят покушать. Едят много блюд, запивают водкой… У нас в Германии даже в прежние годы было не так. Меню в домах скудное, без всяких разносолов, как у вас. Немножко овощей, иногда мясо, сосиски. Ровно столько, чтобы утолить голод. Но если хотите, я буду готовить для вас много и разнообразно… — Она смущенно потупила глаза.
— Не надо, — отказался Павел, — я неприхотлив в еде и в быту. Признайтесь честно, Линда, помимо отца, вы потеряли еще кого-то на этой войне?
Она неожиданно заплакала, а он расстроился, ну, и зачем спросил? Действительно хочешь это знать? Переживаешь, не прирежет ли она тебя ночью?
— Не могу об этом вспоминать, простите… — Линда вскочила, сполоснула лицо из чайника. — Это мой брат, его тоже звали Пауль, вы сейчас живете в его комнате… Он окончил танковое училище в 40-м году, через год отправился на Восточный фронт. Писал, присылал фотографии на фоне русских полей и немецких танков, обещал, что скоро война закончится… Потом нам сообщили осенью 41-го — погиб в боях за Киев, сгорел в танке… Родители очень переживали, проклинали эту войну. У мамы уже тогда стали отказывать ноги… А еще у меня был парень Франц… Он ухаживал за мной, ничего серьезного, пару раз поцеловались… Окончил инженерно-саперное училище в Лоттенбурге, выпустился в звании лейтенанта. Погиб под Ельней в июле 41-го, когда устанавливал мину… Писал, что после войны мы сыграем свадьбу, купим домик в лесу на Шпрее…
Павел терпеливо ждал. И сколько еще «фамильных» секретов предстоит узнать? Чем она, собственно, занималась в Управлении по делам оккупированных территорий?
— Скажите откровенно, Павел, — немного успокоившись, спросила Линда, — нас с матерью все равно выселят из этого дома? Вы проявили участие, мы вам благодарны, но я прекрасно понимаю, что это временно. Вы уедете, и все начнется заново. Это повсеместная практика, многих наших соседей уже выселили, пенсионеру Герберту дали день на сборы… Самое ужасное, что по новым польским законам это вполне легальная мера…
— Не знаю, — помрачнел Верест. — От меня действительно немного зависит. Надеюсь, это случится нескоро. Но, может, и к лучшему? Этот город станет польским, и поляки не дадут вам прохода. У вас есть родственники в Германии?
— Есть какие-то, — ответила она, — две тетушки — одна в Западной Померании, другая в Бранденбурге. Мама с ними почти не общается, а я тем более…
Павел поднялся, поблагодарил за ужин и удалился спать, оставив Линду мыть посуду.
Ночью он вдруг проснулся от какого-то шороха, поскрипывания половиц. Сон мгновенно улетучился, и тут же все чувства обнажились. Рука поползла под подушку — там лежал «ТТ» с патроном в стволе. Ладонь сжала рукоятку. Он приподнял голову, затаил дыхание. Шторы на окне задернуты, но не плотно, между ними просачивался тусклый лунный свет, пробегал по полу, упирался в дверь. Между полом и дверью имелась щель толщиной в сантиметр. За дверью скрипнула половица, качнулась дверь. Такое ощущение, что кто-то взялся за ручку, но колебался. Снова разыгралась фантазия — пресловутая граната в окно или в дверной проем. Павел пошарил справа от себя — рука утонула в пустоте. Кровать не прижималась к стене, имелось расстояние, куда в случае опасности можно провалиться… Поблескивали стрелки наручных часов. Маленькая стрелка только оторвалась от большой в районе цифры «1». Детское время, еще полночи впереди. Он ждал, проигрывал в голове комбинации. Чушь, капитан, это точно паранойя. В доме две женщины, больше никого. Входную дверь он перед сном проверил, накинул цепочку. Не бог весть что, но без шума не войдут. Да и не стали бы там мяться, вздыхать…
Там и вправду вздохнули. Кому не спится? В общем-то, понятно, можно было и не пугать. Палец на спусковом крючке расслабился, он перевел дыхание. Но ствол по-прежнему упирался в дверь. Раздался тихий шорох, глухие шлепающие звуки, скрипнула половица, и стало тихо. Ну, и чего он так разнервничался? На всякий случай выждал несколько минут и снова закрыл глаза…
