Верест конспектировал «лекцию» — как когда-то в молодости в институте, затем вежливо поблагодарил герра Бонке. Репницкий скучающе зевнул, а майор Сенцов с деланой обреченностью пожал плечами: дескать, топчемся на месте. В коридоре шумели люди: кому-то отвешивали затрещины.
— Ну, что за народ, — сварливо бросил Сенцов. — Табличку надо повесить: «Тихо, идут экзамены!»
Следующим на допрос явился унтер-штурмфюрер Андреас Кравиц — мрачноватый субъект в поношенном обмундировании с оторванными знаками отличия. Похоже, вместе с регалиями ему пытались оторвались и ухо, оно переливалось ультрамарином. Но достоинства у господина было за троих. Да, он хладнокровно принимает свою судьбу. Значит, так угодно Господу. Да, он занимал должность адъютанта обер-штурмбаннфюрера СС Карла Хоффмана — руководителя службы эвакуации. Да, утром 11 февраля его начальник покончил жизнь самоубийством. Ушел в туалет, примыкающий к рабочему кабинету, и там покончил, сидя на унитазе. Что он думает по этому поводу? Абсолютно неважно, что он думает, тем более что никакого самоубийства не было. Разве самоубийцы стреляют в себя из бесшумного оружия? Кравиц видел, кто помог Хоффману это сделать. Некто Мартин Шульц, личный телохранитель господина Леманна — всего лишь обер-лейтенант, но с такими замашками, что не снилось и бригаденфюреру. Рослый такой, голова сплющена, почти безволосая, глаза рыбьи… Все было понятно, убийца выстрелил Хоффману в висок, рядом положил его «люгер» без патрона в обойме. Позднее с Кравицем провели профилактическую беседу, смысл которой сводился к следующему: хочешь жить — молчи. Так надо ради блага рейха. Рейх — это святое. Вопрос об эшелоне с золотом поставил адъютанта в тупик. Он недоуменно пожал плечами. Да, он в курсе, что проводилась реквизиция (об этом весь город знал), но какое ему дело до дальнейшей судьбы ценностей? О том, что в ночь на 10 февраля с вокзала ушел секретный состав, он тоже не знал.
Офицеры переглянулись. В сущности, логично. Знал бы, разве позволили бы жить дальше?
Но Верест упорствовал. В этом «топтании на месте» могло родиться «зерно». Следующей была женщина — средних лет, с тщательно уложенными волосами, с сединой на висках. Ее привезли из дома. Она волновалась, боялась, что арестуют. За что? Она всего лишь работала в городской администрации, была секретарем заместителя бургомистра по транспорту Отто Дрекслера. Что она сделала? Она не участвовала в преступлениях нацистов!
— Вот ведь чудеса на белом свете, — сокрушенно вздохнул Репницкий. — Какого немца ни спроси, он не участвовал в преступлениях нацистов. А кто тогда участвовал? Может, их и не было — никаких преступлений?
— Но-но, товарищ капитан, я бы попросил… — бдительно заметил Сенцов. Оба язвительно ухмыльнулись. Женщина смотрела на них с испугом.
— Фрау Манн, вас ни в чем не обвиняют, вы вызваны в качестве свидетеля, — с нажимом проговорил Верест. — Все это вы уже рассказывали, но другому следователю. Теперь попробуйте рассказать мне. Итак, утро 11 февраля… Помните?
— Господи, конечно же… — Фрау Манн подтянула под себя ноги, словно какой-то гном собирался схватить ее за пятки. — Это было так страшно… Когда я пришла на работу, господин Дрекслер уже находился на рабочем месте. Он был очень взволнован, сказал мне, что не выспался, потому что полночи провел на вокзале по долгу службы… Он хотел еще что-то добавить, но осекся, промолчал. Потом покурить вышел. Ему звонили, а его не было, и я вышла, чтобы поторопить. А курит он всегда на лестнице черного хода, там люди редко бывают… Господи, я видела, как его тащил за ноги мужчина в плаще, голова у господина Дрекслера была окровавлена… Я не знаю этого мужчину, такой высокий, практически лысый, глаза такие равнодушные… Он уложил тело под лестницу, при этом еще насвистывал что-то… Это был «Немецкий реквием», Иоганнес Брамс…
Офицеры переглянулись. Символично, нечего сказать.
— Я попятилась, он услышал шум, вскинул голову, но я успела отскочить, и он, по-видимому, не понял, кто это… Мне было страшно, я умирала от страха. На цыпочках побежала к себе и сразу застучала на машинке. Этот ужасный тип заглянул через минуту, спросил, где герр Дрекслер. Я пожала плечами, сделала вид, что страшно занята, а он так смотрел… Потом сообщили, что господин Дрекслер случайно упал с лестницы и сломал шею… Я делала вид, будто ничего не знаю, ничего не видела… Больше я не встречалась с этим страшным человеком, но он мне до сих пор снится…
— Ну, что ж, при первом допросе фрау Манн не сообщала приметы убийцы, или наш работник их не записал. — Павел проводил глазами убегающую женщину. — А работал снова телохранитель Леманна Мартин Шульц. Прямо многостаночник какой-то — везде успел. Что-то подсказывает, товарищи, что фигура не лишена интереса и достойна потери времени…
— Не понимаю, при чем здесь этот душегуб, — пожал плечами Сенцов. — Возможно, и Кёнига прикончил он — днем ранее. И того банкира — как его? Генриха Краузе. С этой стороны, товарищи, все понятно. Устранялись посторонние, что-то знавшие об операции, связанной с эшелоном. Гауляйтер — основное звено, тоже понятно. Что дальше?
— Нужно местность прочесывать вдоль полотна, — проворчал Репницкий, — вдруг найдем следы?
— А вдруг нет? — возразил Павел. — Терпение, товарищи офицеры. Не хотелось бы вспоминать про Бога, который сам терпел и нам велел. Кто там у нас на очереди? — начал он перелистывать бумаги.
На очереди ждал маленький трясущийся человечек по фамилии Каульбах — банковский служащий, ответственный за хранилища. «Божьему одуванчику» было не меньше семидесяти, и оставалось удивляться, за что он заслужил такое доверие и почему его не убили.
— Я всю жизнь нахожусь в банковской системе, господа советские офицеры… — бормотал старик. — Я ответственный и исполнительный работник, твердо знающий, что такое тайна… Но клянусь вам, я не был посвящен ни в какие тайны… Весь город знал, что по приказу гауляйтера у населения изымаются материальные ценности… Мы сами с супругой сдали замечательный баварский сервиз конца прошлого века… Посуда изысканная, позолоченная… Все равно ведь лишились бы в этой неразберихе… Я точно день не помню, в блокноте записано, в банк пришел господин Манфред Крюгер… я не знаю, как его звание в иерархии СС, но он работал с Леманном. Поставил в известность, что в подземное хранилище банка доставят груз и он будет там находиться до особого распоряжения. Крюгер не спрашивал разрешения, он просто ставил в известность. Я не мог отказаться, разве можно отказать СС? В мои обязанности входило очистить подвальные помещения, обеспечить удобный доступ с улицы и удалить всех посторонних… Я не думал, что будет такой колоссальный объем… Несколько ночей подходили грузовые машины, по пандусу въезжали в подвал, солдаты разгружали ящики — здоровые такие, наверное, снарядные… Их принимали по описи, по номерам. Но я в этом не участвовал. Подвалы у нас не маленькие, но они оказались забиты доверху! Работников банка отстранили, подвалы охранялись больше месяца. Потом еще что-то привозили, но меня даже в известность не ставили. Заправляло всем СС…
— Что у нас по Манфреду Крюгеру? — повернул голову Павел.
