— Неисповедимы пути Господни, — развел руками Павел. — Даже у церковников всякое случается, не все уважают Господа. Хорошо, сами живые остались…
— Выживут, — вздохнула Танюша. — Тетерин возмущался: зачем привезли сюда гражданских, своих лечить нечем, но все же принял их. Куда еще везти этих падре? Пока до Праги довезут, последние кости переломают…
Он слегка приобнял ее и ласково попросил:
— Расскажи о себе, Танюша. Я же ничего о тебе не знаю…
И совершил непростительную ошибку! Она обрушила на него словесный поток, который невозможно было остановить! Бормотала, заикалась, впивалась ногтями ему в руку. Город Ростов, который на Дону, там она родилась, провела детство. Деда по чудовищной ошибке расстреляли в 30-м — объявили кулаком! Две коровы, десяток гусей — какое зажиточное крестьянское хозяйство! В колхоз не хотел идти, но колхоз ведь дело добровольное, разве нет? Бабушка умерла через год, пошла на речку и утопилась, не снеся позора и одиночества. Отца арестовали в 37-м — был директором крупного завода сельскохозяйственной техники. Обвинения звучали невнятно, но домой он не вернулся — враг народа, 58-я, 20 лет без права переписки. За что? Он всегда был убежденным сторонником Советской власти. Снова ошибка? Об отце ни слуху ни духу, мать с дочерью обивали пороги НКВД, хорошо, хоть самих не арестовали. Мать заболела, умерла в сороковом. Танюше пришлось оставить роскошную квартиру в центре Ростова, съехать в крохотную халупу на окраине. Осталась тетушка — последняя родная душа. Та постоянно повторяла в сердцах: «Эх, страна-то родная, а живем как бедные родственники!» Татьяна оставила учебу в институте культуры, поступила в медучилище. В начале 41-го перевели в Киев, районная больница, бравый офицер Красной армии, которому вырезали аппендицит, знойный роман, замужество, беременность… Потом война, будь она проклята. Муж уехал на фронт, сражался в войсках генерала Павлова, которого впоследствии расстреляли за бездарное командование, выходил из окружения, получил ранение. Снова встретились, расстались. Известие о смерти тетушки, о сгоревшей квартире, в результате был выкидыш — от последствий Танюша чуть не умерла. Оккупация Киева, оккупация Ростова. Судьба носила по фронтам. Любила мужа безумно, и того судьба хранила. Пару раз встречались «на минуточку» — и снова в путь, по фронтовым дорогам. Опять беременность в начале 45-го — и вновь жуткий выкидыш. Господь хранил ее избранника до апреля 45-го, потом отвернулся. Зееловские высоты, на которые маршал Жуков, чтобы сохранить танковые армии, послал пехоту — и гибли там тысячами, десятками тысяч, мостили склоны высот своими телами. Там и погиб капитан, дослужившийся до майора, но так и не узнавший об этом… Танюше сообщили лишь в начале мая, когда война почти закончилась, и голова была забита планами на дальнейшую семейную жизнь… Но она сильная, она справилась, старается не выдавать своего горя, помогает раненым, как может. Пусть Павел простит, что ее сегодня так развезло…
Он гладил ее по спине, молчал, с сожалением прощался со своими планами. Не последняя же сволочь — тащить девчонку в сарай в таком состоянии. Она закрыла лицо ладошками, дрожала, просила его чем-нибудь помочь. Чем помочь? Посидеть рядом и тоже поплакать? Нет, его не сломит чужое горе. Своего хватает. Это не волшебный мир детских сказок. Сколько подобных историй он повидал и выслушал!
Танюша выдохлась, замкнулась. Он поднял ее, отвел в барак, тонко намекнув, что им ничто не мешает встретиться завтра. А время вылечит, не может не вылечить (если не сдохнешь во время лечения).
— Спасибо, Павел… — пробормотала медсестра, шмыгая носом. — Не знаю, что на меня нашло, простите, ради бога… Я очень плохо себя чувствую, мы завтра посидим с вами под луной, хорошо? И вы расскажете о себе…
Чтобы и его пробило так же? Нет, спасибо. Он вернулся в кровать мрачнее тучи. По лазарету сыграли отбой, удалились санитарки и медсестры. Зашевелились соседи, забренчали стаканами. «За победу, товарищ капитан! — провозгласил Кондратьев первый тост. — Мы тут хлебушка добыли, немного сыра — не пропадем».
Он выдержал три тоста — последующий за живых, потом за мертвых (количество первых было скромным, последних — зашкаливало). Бульба посетовал: мужиков в стране почти не осталось, а нужно ведь хозяйство поднимать, армию сохранить. Бабы нами будут командовать? Самогон был отвратительный — такое чувство, что его гнали из прогнивших портянок. Павел извинился перед честной компанией, посоветовал не налегать на это дело, дабы не умереть с похмелья, и лег, завернувшись в одеяло и стараясь заснуть. Картины прошлого вставали перед глазами. Он их старательно перебирал — лишь бы не думать о худшем.
Начало мая, солнышко, капитуляция берлинского гарнизона! Утомленные войной солдаты разбредались по захваченному Берлину. Похоронные команды сбивались с ног. Потери потрясали воображение — только мирных берлинцев погибло больше ста тысяч, не говоря уж про военных с обеих сторон. Были случаи мародерства, насилия над мирными немцами, но, будучи очевидцем тех событий, Павел не сказал бы, что они носили массовый характер. Особо немцам не мстили — отходчива русская душа. Оперативники Смерша рылись в бункере Гитлера, рыскали по Берлину в поисках беглых генералов. Разорялся старый знакомый майор Зыбин: «Что тут осталось от вашего Геббельса? На чем прикажете везти в штаб эти обгорелые останки? Единственная «Эмка» на всю группу! Как живые после этого сядут?» Товарищи смеялись: «Он такой же наш, как и ваш. Вези, на чем хочешь, лишь бы не растряс по дороге бренные косточки одиозного министра пропаганды». Отыскали полуторку, договорились с бойцами. Порой на Смерш возлагались совсем уж нехарактерные функции. 8 мая собрали оперативников, усилили взводом автоматчиков. Приказ: охранять крупного чина гитлеровской Германии, как родную маму! Не дай боже, с ним что-то случится, закрывать в случае опасности своей грудью, и никаких гвоздей! Приказ впитали, но удивление осталось. Часть правительственного квартала оцепили так, что мышь не проскочит. Бронированные автомобили, усиленный конвой. Оперативники недоуменно переглядывались. Штабные офицеры вывели из подвала высокопоставленных немецких военных, среди которых выделялся бледный мужчина лет шестидесяти — прямой, как штык, с потухшим взором, при полном марафете, опрятный, отглаженный. Всю компанию погрузили в броневик. Его сопровождали автоматчики, «Эмки» с оперативниками. Кортеж петлял среди разрушенных зданий. Автоматчики держали на прицеле развалины — те в любую минуту могли ощетиниться огнем. Несколько раз там что-то мелькало, солдаты шпиговали руины свинцом. Конечным пунктом стал южный берлинский район Карлсхорст, бывшая столовая военно-инженерного училища. Доставленных господ под прикрытием автоматчиков ввели внутрь. Прибывали еще какие-то «гости», советские военачальники в невзрачных плащ-палатках. Все окрестные здания находились под контролем бойцов РККА. Присутствовали английские, американские военные, доносилась красивая французская речь.
Спустя какое-то время — уже давно стемнело — компания покинула здание. Сухопарый господин держался неплохо, но был еще бледнее. Его везли обратно, но уже не так тряслись о сохранности. Позднее руководство довело до сведения: они стали очевидцами исторического момента! Подписание окончательного акта о безоговорочной капитуляции Германии! С немецкой стороны документ подписал начальник Верховного главнокомандования вермахта генерал-фельдмаршал Кейтель (плюс представители люфтваффе, кригсмарине). С советской — маршал Жуков. От Америки — маршал Теддер, от Англии и Франции — какие-то незначительные лица. Вроде Эйзенхауэр собирался прибыть, но Черчилль отговорил: подписали уже, стоит ли умалять реймсский акт, возвеличивая берлинский? Русским и этого хватит, чтобы не зазнались. Но разве будут люди помнить через десятилетия какой-то акт в Реймссе? А вот берлинский — будут! Знают люди, кто на самом деле сломал хребет фашистам, кто сделал львиную работу по уничтожению нацизма! Пусть союзники и неплохие парни, но что они толком сделали, вступив в войну всего год назад? Даже Кейтель во время подписания не скрывал раздражения при виде французского представителя. Нашел в себе силы пошутить: «Не может быть! Мы еще и Франции войну проиграли?»
