– А твои родители не будут волноваться? – спросил он Зою. – Мы уже давно на реке. Может, им позвонить?
И она опять не смогла сдержать удивления, ее глаза словно спрашивали: «Кто ты теперь? Кто?» А ведь он говорил очень простые, естественные слова. Отчего же раньше никогда их не говорил?
День седьмой, ночь
Все счастливые дни похожи один на другой, тут уж ничего не поделаешь. Это горе разное, и причины его каждый раз разные. То денег нет, то здоровья, то любовь ответа не нашла, а то и просто тоска забирает оттого, что горя впереди больше, чем счастья. Старость – это не только болезни, но и потери. Одиночество, длинные, ничем не заполненные дни. Оттого и тоска. А что такое счастье? Это когда все есть, а всего не может быть ни больше, ни меньше. Каждый раз одинаково.
Этот день, воскресенье, он тоже занес в актив за номером семь, обдумав все его события ночью, в постели. События мелкие и на первый взгляд незначительные: звонкий смех Головешек, тихую улыбку Зои, тайные, поощряющие взгляды тещи, молчаливое одобрение тестя. Это была его Семья, люди, которые приняли его в свой круг, посадили за свой стол, люди, которым он обязан редкими минутами покоя и ничем не объяснимого счастья. Они на время избавили его от одиночества и страха. Похоже, он боялся воспоминаний.
Он чувствовал, что вечер седьмого дня – закат его душевного равновесия. Завтра будет день восьмой, тяжелый, и не потому что понедельник, а потому что придется решать важную для себя проблему: сажать Игната Хайкина или не сажать. Теоретически Хайкин мог убить. И ту женщину, что нашли восемнадцать лет назад в Горетовке, и кума как свидетеля, и своего соседа. И мог не помнить, как убил всех остальных. Психиатрическая экспертиза, которую до сих пор почему-то не провели, наверняка определит отклонения от нормы. Хайкин человек больной.
«Убивец», – вспомнил он хриплый шепот Игната и его руку, тянущуюся к дыроколу. В этот момент вошел Руслан. И Хайкин сразу сжался, руку отдернул. Этот эпизод не давал ему покоя.
Впервые в душе прозвенел звоночек. Хайкин боится Руслана. Его, следователя Мукаева, слишком уж долго не было. Пропал на неделю, потом месяц валялся в больнице. И с подследственным работал капитан Свистунов. «Ну да ты, Игнат, все уже знаешь», – вот как поработал.
– Ваня, ты почему не спишь?
Они лежали в постели, Зою разморило. Она была счастлива и не скрывала этого. Глаза у нее слипались, но заснуть раньше, чем он, Зоя все равно не могла.
– Думаю, – ответил он не очень охотно.
– О чем?
– Есть одна женщина…
– Женщина? – Зоя приподнялась на локте, посмотрела в упор. – Какая женщина?
– Ее зовут Лора. Лариса. Я никогда тебе о ней не говорил?
– Лора? Может быть, Леся?
– Значит, о Лесе ты знала.
– Весь город знал.
– А о Лоре? О той, что живет в Нахаловке, в частном особняке?
– Вот, значит, какие они были, твои ночные засады, – грустно сказала Зоя. – А я думала, ты, когда домой не являлся, у Леси ночевал. А была, оказывается, еще и Лора.
– Все прошло, – твердо сказал он. И повторил: – Прошло. А начал я этот разговор, потому что мне надо встретиться с Лорой. По делу. И я хочу, чтобы ты узнала это от меня еще до того, как встреча состоится. Я понял уже, что такое маленький провинциальный городок. Скорость сплетни здесь равна скорости света. Я еще до дома не дошел, а все знают, и ты в том числе, что, как и с кем.
– Раньше ты тоже говорил, что это твоя работа: встречаться с разными людьми, – обиженно сказала Зоя. – Но почему-то люди эти были преимущественно женщинами. И встречался ты с ними отчего-то по вечерам. А то и ночами. Сидел в засадах, – грустно пошутила она.
– Я хочу поменять работу, – сказал он. – Но мне надо закончить два важных дела. Вэри Вэл просил. А потом все будет по-другому.
– И чем же ты собираешься заняться? – удивилась Зоя. – Тебе всегда нравилась твоя работа. Ваня, ты же по праву считался лучшим следователем района!
– Я этого не помню. А главное, не хочу вспоминать. Чем займусь? Не знаю пока. Может быть, уеду в деревню. С тобой.
– И что мы там будем делать?
– Не знаю. Но мне кажется, я должен начать оттуда. Это моя отправная точка. Я должен вспомнить свою жизнь. С настоящего первого дня, а не с того, который записали в мою биографию. Заметь: насильно записали. И еще я должен…
– Что?
Он не хотел пугать Зою. Про то, что надо кого-то убить, ей лучше не знать. Может быть, и обойдется. Спишут на самооборону, в крайнем случае, выгонят с работы. Но ему другого и не нужно. Обойдется.
– Спи. Спокойной ночи.
– Ваня?
– Да?
– А ведь ты другой. В тебе же ничего не осталось от того человека, которого я знала столько лет! Я думала – это пройдет. Но ты по-другому ходишь, по-другому смотришь, по-другому говоришь. Не может человек до такой степени измениться.
– Тебе это не нравится? Что я другой?
– Мне? Мне не нравится?! – возмутилась Зоя. – Ваня, да что ты такое говоришь! Я просто боюсь. Если ты все вспомнишь, оно вернется?
– Что вернется?
– Все то. Плохое.
– Если честно, я никак не могу представить себя бабником, пьяницей и хамом. И сомневаюсь, что когда-то писал «жи» «ши» через «ы».
– Писал, писал, – рассмеялась Зоя. – И долго писал. Именно через «ы». Если бы я с тобой не занималась, вряд ли ты сдал бы вступительные экзамены на юрфак. Мы же учились в одном классе! Помнишь? Русский ты всегда списывал у меня, а математику у Руслана.
– А у меня тогда кто списывал? – вдруг по-детски обиделся он.
– У тебя просили защиты. Ты был отчаянным, ни с кем не боялся сцепиться. Ты боксом занимался. Неужели не помнишь?
– Боксом? Нет. Этого не помню. И чтобы дрался. И все-таки у меня должен был быть в школе любимый предмет. Каким-то образом я же поступил на юридический факультет?
– Милый, наверное, все вступительные экзамены у тебя принимали женщины, – улыбнулась Зоя. – А этот предмет ты всегда знал на «отлично». И даже с плюсом. А если серьезно… У тебя было целевое направление. Хватило троек. Спокойной ночи. Да… Если ты пойдешь к Лоре, по крайней мере вспомни все, что ты мне раньше врал, если останешься у нее ночевать. У тебя неплохо получалось.
День восьмой
Это было похоже на кошмар. Он словно бредил и задыхался. Без отдыха, без света. Не в смысле погоды: с ней все было в полном порядке. Светило солнце, и поэтому он поначалу никак не мог сосредоточиться. Деревня Ржаксы в его памяти была намертво связана с холодом, туманом и нудным моросящим дождем. Слово «Ржаксы» тянуло за собой паровозом труп, измазанный в рыжей глине, и долгие поиски кого-то в душном тумане.
