Таких денег у Лары не было. При размене же им с мужем доставалась меньшая часть, то есть комната в коммуналке. Лара запаниковала. В ожидании размена молодая семья переехала к ним.
И в Ларином двухкомнатном райке образовалось настоящее адово пекло. Муж запил, адвокат счел дело безнадежным. Перспективы Лары были ужасны. Вот тогда она и вспомнила про меня, а я про ту бездомную собаку. Мы к тому времени жили в трехкомнатной, но уже подумывали о переезде в коттедж. Лара нюхом почуяла удачу.
Я не смогла отказать ей от дома. Мы же раньше считались близкими подругами! Неужели в моем огромном новом доме не найдется места для несчастной женщины?
Лара вела себя точно так же, как то бедное бездомное животное. Просто ходила за мной по пятам, словно принюхиваясь, и бросалась на всех, кто меня хаял, всячески давая понять, что она самая преданная, самая понимающая. Готовая порвать любого, кто посмеет мне помешать. Она теперь всегда находилась рядом.
Когда пришла настоящая слава, оглушительный успех, мне уже неловко было ее гнать. Тем более потом, когда мои гонорары взлетели до небес и денег стало слишком много. Неприлично много. Когда меня начали атаковать журналисты, перед каждым интервью я безумно нервничала. А Лара без конца повторяла: «Не бойся, все будет хорошо…» Как заведенная. И по-прежнему с беззаветной преданностью кидалась на моих врагов…
…А ту собаку кто-то из жителей поселка потом пристрелил…»
Вот и все. Ни слова о романе между мужем и Ларой. Неужели же не знала? Или не хотела знать? А ведь ее обманывали в собственном доме! Собака-Лара умела не только лаять, норовила стянуть чужое. Чужого мужа, чужую славу. Но, быть может, Сабине было все равно? Она любила другого. Но почему тогда жила с Сабуровым? Почему не подала на развод? Жанна терялась в догадках. Ведь все так просто! Жить надо с тем, кого любишь, предавших друзей и мужей выгонять немедленно. Непонятно…
Пока она понимала только, что надо как можно быстрее встать на ноги. Олег Николаевич осматривал ее ежедневно, и, заметив разложенные на столе рентгеновские снимки, она каждый раз спрашивала:
– Ну, как?
– Лучше, чем я думал. Ты переросла свою болезнь. Это случается. Но операция необходима.
– И когда? – с нетерпением спрашивала она.
– Скоро.
…Прошла неделя. Сабуров звонил, интересовался, как идут дела, Лара ни разу. Никто из них так и не приехал. Зато внимания, которое уделял ей Олег Николаевич, хватало с лихвой. Жанна уже поняла, что в клинике он не главный, она принадлежит не ему, но ни к кому не относятся с таким уважением и с такой любовью. Все медсестры поголовно в него влюблены, что уж говорить о пациентках! Олег Николаевич был кандидатом медицинских наук, практикующим хирургом. То есть материал для докторской нарабатывал в операционной, где его замечательные нервные пальцы работали без устали. Его невозможно было застать в кабинете, он ходил по палатам, осматривал больных, лично присутствовал при перевязках. Казалось, ничто не может пройти мимо его бдительного ока. Потому и успех оказался таким впечатляющим, и деньги в клинику текли рекой. Был ли он богатым человеком? Жанна на это надеялась, хотя и не видела, куда бы он мог тратить деньги. Работа стала для этого человека всем. Хорошо, что он так и не пошел в киноартисты!
Наконец настал день операции. Рано утром медсестра принесла стаканчик с горькой жидкостью темного цвета и сказала:
– Ну, вот и дождалась! Анализы в порядке, сердечко у тебя хорошее. Олег Николаевич готовится. Скоро придут за тобой. Ты не бойся.
– Я и не боюсь, – удивилась Жанна. Олегу Николаевичу она верила, как Богу. Как же можно в таком случае любить его обычной, человеческой любовью? Никто этого не понимает. А жаль. Больше всего его самого.
Она думала о нем, о его замечательных руках по пути в операционную. Ее везли на каталке, прикрыв до подбородка белоснежной простыней. В операционной оказалось прохладно. Свет шел откуда-то сбоку, в центре же сгустилась темнота. Жанна начала мерзнуть. На стол, над которым нависла круглая многоглазая лампа, смотрела без страха. Присутствующие в операционной люди были деловиты без суеты и малейшего волнения. Наконец появился Олег Николаевич с лицом, закрытым маской. Жанна попыталась улыбнуться ему, но он не ответил. Глаза остались холодными, спокойными. Она поняла, что время улыбок прошло, готовится что-то серьезное. И тут вспыхнула лампа. Теперь все сосредоточилось в центре, где находился операционный стол.
Уже лежа на столе, она мелко-мелко дрожала. Не от страха, а от холода. Врач-анестезиолог поглаживала ее руку в месте локтевого сгиба, искала вену.
– Рукой поработай, – услышала Жанна.
И изо всех сил стала сжимать и разжимать кулак, пока самой не сделалось жарко. Укола Жанна почти не почувствовала. Но сон пришел не сразу.
– Считай, – сказала ей анестезиолог.
– Один, два, три, четыре, пять…
Снов не было. Был провал в темную пещеру. Она падала, падала долго, пока ноги не коснулись дна. Потом в темноте появились мерцающие огоньки. А вдалеке яркий свет, он постепенно усиливался и приближался. Пещера стала заполняться людьми. Она изо всех сил пыталась понять, кто это? Что за люди? Возможно, тот человек с хмурым лицом, одетый в оранжевый жилет рабочего-путейца, – ее отец. А та старушка в вязанке и телогрейке – бабушка. Ее давно нет в живых. И отца нет тоже. Уже много лет. И вот они пришли, стоят, смотрят. Молчат. Ждут. Но чего? Ей захотелось с ними поговорить, спросить, в чем дело? На мгновение сердце пронзила острая боль, но она не успела даже испугаться. И почувствовала, что свет становится ярче, а тело, которое он обволакивает, удивительно легким. Это оказалось не страшно, наоборот, приятно. Она вдруг почувствовала свободу. Господи! Как же это прекрасно!..
– Ну, давай, девочка, давай! Возвращайся!
Кто это? Кто встал вдруг между ней и светом? И зачем делать так больно? Не надо возвращаться… не хочу…
– …остановка сердца… непонятно… Олег Николаевич, что это?
– Перенапряжение… четыре часа операция шла… она умница… справится…
Не хочу! Но как же так? Значит, не все? Зачем ей надо вернуться?
– Давай, давай. Рано тебе еще. Не любила, не жила. Ну, умница! Почти справилась! Кислород ей подавать не прекращайте. Пусть отдышится. Жанна, все уже! Слышишь? Все!
Это еще не все. Это только начало. Потому что больно. Очень больно. И эта боль надолго. Ее вновь везли по коридору, потом бережно переложили на кровать. Но, как ни старались, от боли она вновь потеряла сознание. Словно со стороны видела, как медсестра набирает лекарство в одноразовый шприц. И вновь провалилась в забытье. Так продолжалось несколько дней. Ее то и дело бросало в жар, и сон приходил душный, влажный.
Теперь уже забытье ничем не напоминало пребывание в темной пещере. Впереди – ни долгожданного покоя, ни света, только новая боль, которая неизбежно сопутствует жизни. Вскоре жар прекратился, но стало очень холодно. Она барахталась в ледяной воде, где-то у самой поверхности, куда пробивался солнечный свет, и время от времени ей приходилось выныривать, чтобы глотнуть свежего воздуха. Иногда волны ласково качали ее, порою бросали из стороны в сторону, накатывали так, что она захлебывалась соленой водой. Кажется, это были слезы. Так она плавала еще несколько дней, пока очередной волной ее не выбросило на берег. Пришлось открыть глаза.
